Умереть, чтобы проснуться - страница 6

За дверью послышались шаги вверх по лестнице. В комнату вошла Арпана. Она держала в руках блюдо с разными закусками для меня, но когда она посмотрела на меня, выражение ее лица стало тревожным. Она чуть не выронила тарелку из рук, а потом откинула одеяло и взглянула на мое лицо.

«Боже мой!» – воскликнула она, доставая градусник. Она встряхнула его и положила мне под язык. Столбик быстро поднялся до сорока с половиной градусов.

Она сбежала по лестнице вниз и стала звонить в университетскую клинику, где хирурги вставляли мне искусственный сфинктер. Позже я узнал, что когда ее соединили с хирургом и она назвала мою температуру, он велел срочно ехать в больницу.

До меня доносились обрывки телефонного разговора. Я слышал отчаянный шепот и торопливые фразы, и потом вся семья гурьбой повалила вверх по лестнице.

Арпана усадила меня на край кровати и помогла одеться, дети в это время стояли рядом и полными страха глазами смотрели, как их плачущая мать пытается одеть отца.

«Помогите нам!» – сказала она нашим трем детям. Они бережно помогли мне встать и, поддерживая, свели вниз по лестнице на подкашивающихся ногах. За те несколько минут, пока моя жена усаживала меня на переднее кресло своей «БМВ», я совершенно обессилел. Обычно такая лихорадка бросает то в обжигающий жар, то в знобящий холод, причем и то и другое сочетается.

Дочь накрыла меня одеялом, Арпана завела машину, и по ее лицу бежали слезы. Ее сильно напугало мое состояние, и как она призналась мне позже, она очень боялась, что в пути мне станет совсем плохо. И что бы она тогда делала – одна посередине горного перевала по дороге от дома до больницы?

Я попытался усесться поудобнее и не обращать внимания на всхлипывания жены. Разогнавшись, она вылетела на автостраду и направилась на юг, к Лос-Анджелесу. До города было сто шестьдесят километров. Я начал думать, что лучше было бы ей вызвать скорую.

Из-за лихорадки и инфекции мои мысли беспорядочно прыгали в голове. Пока мы мчались вперед к Лос-Анджелесу, я перебирал все самое плохое в своей жизни примерно в следующем порядке: я – неудачник, я – раковый больной, я – инфицированный, я – зависимый от обезболивающих, я – депрессивный материалист, я – капризный, не умеющий любить, раздражительный эгоист.

Из-за нежелания признаваться себе самому в своей болезни я злился на самого себя. Я – врач. Почему я не распознал, что что-то пошло не так? Но правда была в том, что я знал, что со мной не все в порядке. Я просто не стал ничего делать. Как и многие другие врачи, я не отнесся к симптомам достаточно серьезно и теперь расплачивался за свое отрицание проблемы.

Я думал о жизни и злился. Во-первых, я роптал на Бога, что это по Его вине у меня рак предстательной железы. Даже если я мог бы поверить, что всё, что ни делается, всё к лучшему, то почему же Он наслал на меня такую ужасную болезнь? Разве я ее заслужил?

И потом, эти обезболивающие. Пока жена везла меня в больницу, я окончательно признался себе, что пересек ту черту, за которой начинается наркотическая зависимость. Согласно медицинскому определению, человек зависим, если употребляет больше назначенной дозы. После операций и послеоперационных осложнений, которые вызывали боль в паху, мне выдали рецепт на обезболивающие. Поначалу они были эффективны, потому что помогали справиться с последствиями операций и возможными инфекциями. Но боль не утихала, наркотический эффект ослабевал, а справляться с работой и домашними делами становилось все сложнее и сложнее. Я увеличивал дозы, принимал более сильные лекарства и очень хотел держать ситуацию под контролем. Наконец-то я понял истину, которая уже была известна некоторым моим пациентам: легко пришить человеку ярлык наркомана, хотя он хочет только одного – избавиться от боли.