Никогда!
И не могу не признать, что уже таяла от его порочных прикосновений.
Сейчас я чувствую только омерзение и грязь на себе там, где он до меня дотрагивался. Я сижу не меньше часа, пока не понимаю, что он не вернется. Пока не чувствую запекшуюся сперму на бедрах.
Я срываю с себя все тряпки, бегу в душ и с остервенением тру себя мочалкой, сдирая кожу.
Ненавижу! Ненавижу! Как же я его ненавижу!
Я вою от боли, от ненависти и безысходности. А когда, раскрасневшаяся и изодранная мочалкой, выхожу из ванной, вижу на постели две стопки белья: в одной – новое постельное, в другой – для меня.
Я двумя пальцами приподнимаю нежнейшую шелковую комбинацию цвета шампань. Мне противно брать у него вещи. Мне противно спать в его доме. Меня выворачивает от необходимости принимать от него хоть что-то!
Но очередной гадский выбор: ходить в полотенце, голой или смириться и надеть на себя сорочку и трусы.
Я снимаю полотенце и натягиваю комбинацию. Почти истерически смеюсь, рассматривая красивые трусы. Тень издевается надо мной, наряжая в изысканное эротическое белье, о котором мечтала бы каждая женщина, чтобы надеть для своего мужчины.
Но он не мой мужчина! Я у него в плену. И я ненавижу белье, которое он мне дает.
Кидаюсь на постель, наплевав на новую простынь и пододеяльник. И только тогда замечаю на комоде поднос с едой.
В животе протяжно урчит. Я не помню, когда ела в последний раз. И я очень голодная. Но в протест – есть не буду. Объявлю голодовку!
Меня хватило минут на пятнадцать. Потом я нехотя приподнимаюсь. Гляну только, чем он меня собирается кормить, и снова лягу.
Но на подносе стоит тарелка горячего куриного бульона с зеленью, припущенная стручковая фасоль в пряном масле и умопомрачительный на вид и на запах кусочек филе индейки.
От аромата во рту набирается тягучая голодная слюна.
Я съем совсем чуть-чуть, чтобы не сразу умереть от голода. Ведь меня еще должен отыскать отец и порубить этих уродов на мелкие кусочки!
Пробую бульон – и растворяюсь в удовольствии.
Думаю, что папе нужно больше времени, чтобы найти и отомстить за меня. Значит, силы мне понадобятся.
Голодовка отменяется.
И я с аппетитом разделываюсь со всем, что есть на подносе. Потом делаю себе одолжение, застилаю постель. Сытая и усталая, ложусь и тут же засыпаю.
Ночью просыпаюсь от собственного протяжного голодного стона. И снится мне не вкусное филе индейки.
Я бесстыже задираю зад, подставляя тело под смелые ласки Тени, сидящего на постели. Не сразу соображаю, что это уже не сон.
В темноте я не вижу его лица, только силуэт в капюшоне. Но знание, что это он – отрезвляет и бодрит похлеще ледяного душа.
Я отскакиваю от него и отползаю к изголовью кровати.
– Не смей меня трогать!
Он смеется, поднимает руку, которой гладил меня, и с наслаждением облизывает пальцы. А я понимаю, что сейчас монстр без маски.
В метре от меня…
– У каждого недостатка есть компенсирующее преимущество, – начинает говорить Тень своим хриплым голосом.
Мне он больше не кажется завораживающим. Я понимаю, что для меня его уродство ничего компенсировать не сможет. Ни красивые глаза, ни завораживающий голос.
Ни-че-го!
– Например, я все чаще прячусь в темноте. Поэтому у меня хорошее ночное зрение. Там, где другой будет ослеплен тьмой, я буду видеть.
Я чувствую, как он обхватывает мою лодыжку и тянет к себе за ногу. Хнычу и цепляюсь за спинку кровати.
– У меня почти нет обоняния, – продолжает шептать Тень, – зато очень чувствительные вкусовые рецепторы. Знаешь, какая ты на вкус, Карина?
