Underdog - страница 16

В их семье было много детей, все мальчики, и у них было небольшое хозяйство, но после того, как один из братьев убил в драке какого-то председателя, им всем пришлось убегать врассыпную по селам и менять фамилии. После они так и не встретились – началась война, и дедушка думал, что они погибли. Он рассказывал – я пила коньяк. Его коньяк – у дедушки были серьезные запасы спиртного, и раньше он любил пить, но потом ему запретили врачи. Он радовался, если его алкоголь приносил кому-то удовольствие. В нашей семье не было принято пить.

Большая машина ехала по изрытым дорогам. Дедушка, окутанный черным пакетом, лежал в грузовом отделении на полу, подпрыгивая каждый раз, когда колесо попадало в яму. Мама сидела там, рядом с ним, и слышны были всхлипывания. Там же сидел брат и пара знакомых, вызвавшихся помочь в последний момент. У меня слез не было. Водитель мне сначала тоже показался знакомым, но потом я поняла, что он просто похож на диджея из L’ Arc, игравшего на августовской вечеринке. Диджея, кажется, звали Луис – я его фотографировала. Когда он закончил играть, к нему подошел парень-араб, и они стали нежно целоваться. А билеты придется менять. Послезавтра я не смогу вылететь. А значит, не поеду с Паскалем в Довиль. Гизела обрадуется.

Водителю пришлось сделать крюк и резко развернуться, меня дернуло, ремень безопасности натянулся, и я услышала, как тело прошуршало по дну фургона. В черном пакете дедушка казался еще больше и выше, чем я его помнила. Когда мне было 14 лет, он был на голову выше меня и я стеснялась его. Со своими шляпами, зонтом-тростью, про которые тогда еще никто и не слышал в Лозовой, он казался инородным телом в мягких тканях этого города.

Дедушка часто выходил на променад, и, встречая его случайно, я пряталась в подъездах. К тому времени он рассорился с семьей, точнее – семья перестала делать попытки его понять. А я считала себя нормальной. И в какой-то степени боялась его – на его забитых книжных полках мирно соседствовали книги по плавлению металлов, сопротивлению материалов, машиностроению и практической магии. Был даже антикварный том сочинений Папюса. Нам не о чем было говорить.

Как-то мы с Паскалем сидели в «Chez Omar» (кредитные карты не принимаются), я полушутя выпрашивала у официанта понравившийся мне магрибский стакан для чая, и тут за окном прошел мужчина, в плаще, шляпе и с тростью. Я вскочила из-за стола, чтобы выбежать к нему, но официант вернулся с завернутым в бумагу стаканом и перегородил выход. А стакан тот я разбила случайно через месяц.

Сейчас дедушка лежал в пакете, холодный и твердый. Я заметила, что пальцы моей правой руки дрожат, а левой – нет. Это показалось мне странным. Машина, раздирая ревом мотора липкую тишину, въехала на территорию больницы. В пятнадцать лет именно тут мне вырвали гланды.

Это было 23 декабря, поэтому в тот Новый год я напилась. Не специально – просто очень хотелось есть, а я могла лишь пить жидкость. И поначалу очень злилась – глотаешь шампанское, а оно, пузырясь, выливается через ноздри. Правда, потом этот нюанс даже добавил острых ощущений. Пока я лежала в больнице, все дни подряд шел снег, а одноклассники приходили меня навещать. Одноклассницы не пришли ни разу. А я радовалась, что мне нельзя есть и потому быстро худею, и бегала курить под лестницу. Однажды там были слышны крики роженицы, позже по лестнице весь день бегали медсестры с какими-то тазиками. В этом здании не было родильного помещения, наоборот, тут на четвертом этаже лежали беременные, которым было запрещено рожать, и их заставляли делать аборты даже на поздних сроках. А одна отказалась от всего и даже собиралась сбежать, но ее уговорили остаться в больнице. Все были уверены, что она вот-вот умрет. А она не умерла, еще и родить умудрилась. В ту ночь дежурные медбратья и медсестры со всех этажей, кроме реанимации, здорово напились. Они радостно кричали, танцевали, что-то пели, собирались даже потом сообща ехать крестить этого ребенка, а под утро бегали и просили закуску у сонных больных.