– Просто поразительно, правда? – спросила Либби, оказавшись слева от Софии, – Как тонко он видит этот мир.
– В этой картине что-то есть, – ответила эфор, без особого восторга, – Что касается видения мира, люди не способны увидеть истину, как бы не старались.
Либби удивленно посмотрела на Софию и закатила глаза.
– Они и есть истина, София. Их страсть к жизни тому подтверждение, не думаешь?
– Страсть… – эфор произнесла это слово почти с отвращением, – Что такое вообще страсть? Банальные животные инстинкты, не более.
– Все есть страсть на ментальном уровне, как все есть искусство. Можно получать удовольствие от создания и еще больший экстаз, когда твою работу принимают и ценят по достоинству. Эротика между людьми проста и понятна. Но то, что ты ощущаешь от творчества – нечто большее.
– Его состояние пограничное. В своем творческом порыве, Ван безумен, – ответила София, не поворачивая головы в сторону собеседницы.
– Но безумен ровно настолько, чтобы возвратиться обратно. Да, в нем живет та темная материя, которая обволакивает его, сливается с ним в одно целое и формирует уже то, что видят все – художника.
София повернулась к Либби. Перед ней стояла далеко не беззаботная, розовощекая хохотушка. Она стала не менее безумна, чем её подопечный. Зловещая улыбка вперемешку с наслаждением, не сходила с некогда милого лица, которое жадно рассматривало картину.
«Даруя Константину страсть к искусству, она отнимает у него возможность баланса?»
– Дамы и господа! – Константин постучал стеклянной трубочкой по своему стакану с виски и запрыгнул на тумбу, прервав мысли Софии. Ловкости ему было не занимать, – Еще раз хочу сказать спасибо, что Вы все сегодня собрались. Для меня очень ценно, делиться с Вами своими работами. Потому что, какой смысл в рисунках, если они пылятся на заброшенном бывшем заводе.
Люди одобрительно захлопали, кто-то свистнул, кто-то засмеялся.
– Безусловно, надеюсь, вы рассмотрите все картины и выберете для себя любимую. Но позвольте начать презентацию с картины, которая возникла в моей голове случайно ночью. А посему, просто обязана быть первой, пока закат проникает своим оранжевым светом в мастерскую.
Константин указал всем на ту самую картину с близняшками.
Народ загалдел и стал подтягиваться к картине поближе. Вместе с ними задумчиво затихли и гиды.
– Когда я рисовал эту картину, – начал предысторию Ван, – Я не сразу смог правильно отразить важную, на мой взгляд, деталь. В ночном освещении светильника, кожа наших героинь отливала белым. И светлые волосы, также можно было легко разглядеть. Но только с наступлением рассвета, истина смогла открыться в их взгляде.
Константин театрально подошел к витражным окнам в пол и сдернул с них полупрозрачную тюль.
Люди ахнули, а вместе с ними насторожилась София. Глаза близняшек светились красным цветом. Перед ними больше не стояли милые девочки, первоклашки. Теперь с картины на них в мрачном свете смотрели Флавусы.
– Выглядит довольно жутко, – послышалось из толпы.
– Это потрясающе, какая игра палитры, – выдохнул кто-то.
В голове Софии смешались голоса, и она уже не различала, были ли то человеческие или гидов.
– Такое ощущение, что я где-то их видел.
Она посмотрела вниз. Рядом стоял Лукас.
– Здравствуй, Лукас, – пробормотала София, – Откуда ты здесь?
– Мы сюда и ехали, с мамой и папой. Папа коллекционер, постоянно возит нас по разным выставкам и галереям, – ответил мальчик, привычно зевая. – Картина и правда красивая. Может папа захочет её купить…
