Упражнение на доверие - страница 15

– Да ты в порядке, – отвечает Дэвид, и Эрин очаровательно смеется. Такая идеально, умилительно маленькая, что макушка ее глянцево-светлых волос едва достает ему до подбородка. Она смотрит на него сверху вниз, такая безропотно покорная. Девушка, которая может все, что хочет. Может встречаться со второкурсником, если хочет. Возвеличить его.

Сара врывается в Черный Ящик, ослепнув от откровения. Ее щеки, подмышки, промежность зудят от игл жара – ее знакомые стигматы. Ребра хрустят в сжатом кулаке груди, как сухие сучья.

– Добро пожаловать! – лучится улыбкой миз Розо. – Добро пожаловать на Движение. – И сразу же велит забыть про стулья, про книжки-куртки-сумочки и выйти на большую квадратную платформу.

Саре трудно освободиться от горы книг, папок, блокнотов на спиральках, с потрепанным, частично усвоенным «Тропиком Рака» в мягкой обложке сверху, словно вишенкой на торте; она прижимала стопку к груди, будто щит или бинт, и, расставаясь, чувствует физическую боль. Грудь стонет от обнажения. Она с трудом стоит на ногах. Дэвид где-то сзади, она это чувствует, – смотрит на нее? Пока она не может оглянуться и посмотреть в ответ? А может, на нее смотрят все. Все знают ее беду. Вчера, стараясь сбежать от непонятного отсутствия Дэвида, которое она наконец-то понимает, Сара поднялась в колосники, на самый верх над сценой, но вместо одиночества нашла Пэмми, Пэмми с раскрасневшимся и липким от слез лицом. В семи метрах над землей им было некуда деваться, кроме как заговорить, – двум девушкам, принужденным школой к большей близости, чем с кем угодно в мире, и все же двум девушкам, не говорившим друг другу ни слова больше необходимого. «Ты его любишь, да?» – спросила Пэмми.

Черный Ящик – это черный ящик и был: темный зал с большой сценой-платформой посередине, низкой, чтобы подниматься без лестницы, с четырьмя трибунами по сторонам и проходами вокруг платформы и вокруг трибун. Во время выступлений черные завесы превращали проходы за трибунами в закулисье – четыре бархатных укрытия, порой полезных, чтобы спрятаться, – но сегодня завесы подняты, ящик раскрыт всем стенам и далекому потолку за перекрестьем мостиков осветителей. И они должны идти, идти, идти – двигаться, двигаться, двигаться! – по этому чудесному пространству; они обязаны освободиться и исследовать каждый его дюйм. Не по мостикам или лестницам, нет. (Смех.) «Ну ладно, умники! Исследуйте каждый наземный дюйм. В литературе есть так называемое автоматическое письмо. Пишешь, не опуская ручку. Ручка должна двигаться и двигаться; может, она пишет „Какого хрена я пишу?“» (Снова смех, они шокированы и очарованы ругательством. Ее ругательство, тронутое акцентом, больше очаровывает, чем шокирует. Неужто они будут ее уважать?) «Что ж, непрерывное движение ручки раскрывает тайны внутри человека. И если это может всего лишь ручка, тогда на что способно все тело? Пусть тело ведет вас. Ваш единственный приказ ему – не прекращай движение. В остальном оно за главного! А я помогу вам с музыкой».

О нет, точно не будут. Это уже полный бред. А уж что за музыку она ставит! Кэт Стивенс. The Moody Blues. А значит, идти-идти-идти они будут разве что сатирически – строя друг другу рожи, размахивая руками, пружиня на пятках, комично ускоряясь и маршируя, как роботы. При каждой встрече Норберт и Колин корчат нелепые гримасы. Потом при каждой встрече корчат нелепые гримасы и высоко подпрыгивают, не сбиваясь с шага. Их поведение заражает, эволюционирует. Большинство парней обожают «Монти Пайтон» и за обедом позорятся перед девчонками, безупречно и совершенно не смешно разыгрывая сценки, которые их самих, исполнителей, повергают в хохот. В Черном Ящике парни изображают «глупые походки»