Понимаю, что, наверное, он руководствовался каким-то своими ещё причинами (напряжение – не напряжение у него, все дела), а не только симпатией ко мне (но она же есть? Мне не показалось?), и всё же надеюсь, что как только закончится эта ерунда, и мы выберемся, то наконец сможем нормально поговорить…и начать встречаться, конечно.
Он узнает меня лучше, влюбится и сам предложит. Ну не может же быть иначе.
Кидаю взгляд на него. Он ест, стоя на четвереньках, как вчера. Надеюсь, это всего лишь спектакль. Потому что если нет, то мне такое не нравится. Пугает немного. Он же человек, а не собака… Зачем они с ним так?
Но разговаривать нельзя, обнимать нельзя, целовать и трогать его – тем более. Вот и получается, что в итоге, за весь день он не говорит мне не слова и не подходит. Будто и не замечает вовсе. Ходит из угла в угол, иногда рычит тихонько, скребется в дверь, лежит, свернувшись на полу.
А на меня лишь иногда кидает обеспокоенные взгляды, проверяя как будто, и один раз указывает на еду, видимо, призывая поесть тоже. Но мне не хочется. Вчерашняя эйфория спадает, становится как-то пусто без этих ощущений. Поэтому я отворачиваюсь к стене, чтобы не наблюдать за его спектаклем.
Хочу уйти отсюда. Оказаться в хорошем месте, уютном, вместе с ним. И говорить с ним, обниматься, узнавать друг друга. И чтобы он перестал уже вот так наклонять в бок голову!
Через какое-то время ощущаю, что клонит в сон. Неужели уже вечер? Выходит, весь день я пролежала на кровати, так и не поела. Даже воды всего раз пила. Сейчас же буквально выть хотелось от накатившей усталости и грусти.
Только если правда уже вечер, то почему тогда не гаснет свет?
Смотрю в спину свернувшегося на полу мужчины. Что, блин, происходит? Что это за сцена? И чего все ждут? А ведь ждут. Слышу, как где-то недалеко будто открывается – отъезжает на колесиках огромная дверь и типа того. И в наше окошко падает прямой лунный свет. Надо же, до этого мне казалось, что окно где-то сбоку от нашей коробки, ведь утром из него кое-как пробивались к нам солнечные лучи.
Затем шаги отдаляются. И что теперь должно случиться? Ну свет. Ну луна. Камера. Отлично. Дальше-то что?
Пока была увлечена размышлениями, не заметила, как Эмин поднялся на ноги, расправил плечи и вдруг… завыл? Что за черт!
Вскочив, сжимаюсь в углу кровати. И уверенность моя куда-то испаряется. Пожалуйста, пусть это тоже его дурацкий спектакль, а не по-настоящему.
Но он оборачивается и делает первый шаг. Клыки и когти вернулись, да и весь он какой-то другой. Опаснее что ли, словно хищник к жертве направляется, целеустремленно, но медленно, ведь бежать мне некуда. И глаза его горят оранжевым.
Блин, блин, блин, это совсем не весело. Так мне не нравится. Давайте перемотаем, а…
«Не убегай, не сопротивляйся», - слышу, как наяву, его голос и дополняю сама: «Не провоцируй».
Он походит ближе, по-звериному ведет носом и склоняется ко мне. Еле сдерживаю порыв отпрянуть, попытаться спрятаться, сейчас интуиция кричит об опасности. Он приподнимает верхнюю губу, обнажая клыки и я… Протягиваю вперед руку, гладя его по щеке.
Это происходит неожиданно не только для меня, но и для него. Оранжевые почти целиком глаза округляются, а я решаю не убирать руку, ведь клыки-то прячутся снова за чудесными, вкусными губами…
- Всё же хорошо, Эмин? Правда? А то я немножечко боюсь Вас сейчас, - от волнения перехожу опять на «Вы». Да и, признаться, сейчас снова чувствую себя рядом с ним беззащитной пятилетней девочкой.
