– Сработало, однако.
Мы выпили за то, чтобы чудеса происходили почаще (я уточнил: хорошие чудеса), потом мы выпили за то, чтобы плохие чудеса происходили пореже, потом Егор предложил выпить за наше с Маринкой семейное счастье, а я послал его куда подальше, и дальше мы пили без тостов. Егор заказал натуральные креветки по штуке за килограмм, я сварил их в микроволновке, они оказались ничуть не лучше трансгенных, но все равно, когда кушаешь натуральные продукты, чувствуешь себя крутым, я поделился этой мыслью с Егором, он сказал, что это все пальцы веером, и вообще, по его мнению, «Гиннес» – отстой, а я с ним не согласился, потом мы стали заказывать разное дорогое пиво, по две бутылки каждого… Последнее, что я помню, это как Егор сказал мне:
– Игорь, если тебе нужен апостол, я к твоим услугам. Меня это рассмешило, Егор тоже посмеялся. Я подумал, не убрать ли опьянение, а потом подумал: «Какого хрена?» и ужрался окончательно.
Глава шестая, в которой почти ничего не происходит
Ночью мне приснились дети-мутанты. Пасмурное небо, холодное серое море, пронизывающий ветер, но мне почему-то совсем не холодно. Холодный серый пляж, не песчаный и не из гальки, а словно из обломков серого кирпича. Или гранита, с такого расстояния не разберешь. Дети, их немного, не больше двадцати, я не различаю подробностей, я просто знаю, что это мутанты. Они стоят неровной шеренгой и неподвижно смотрят в море. Они чего-то ждут. Я смотрю на них со стороны моря, но я не в воде, а над водой. Невысоко, всего в одном-двух метрах, впрочем, я не смотрю вниз и поэтому не могу точно оценить высоту. Вдали невысокие серые горы. Нигде ни травинки. Ничего не происходит.
* * *
Суббота. Утро. Я дома, в родной постели. Мне хреново. Я обращаюсь мысленным взором внутрь себя, на секунду меня передергивает, я словно вздрагиваю внутри, и вот уже не осталось никаких следов похмелья. Я бодр и весел.
Иду на кухню и вижу мрачного Егора. Я протягиваю к нему руки и говорю «рэкс-пэкс-пэкс». Егор вздрагивает, кофейная чашка выпадает из его пальцев, он подпрыгивает, не удерживает равновесия и грузно шлепается на пол. Я хохочу. Приятель ругается, встает и некоторое время стоит неподвижно. Я беру тряпку и вытираю кофейную лужу. Егор говорит:
– Ты и это тоже можешь?
– Я все могу, – говорю я. Мне хорошо.
* * *
В субботу у Маринки выходной. Я позвонил ей, как только выпроводил Егора, порывавшегося растянуть попойку на второй день. Мы мило поговорили. Она сообщила, что у ее мамы все в порядке, насколько это возможно. Ее перевезли, только не в Кремлевку, а в центральный госпиталь ФСБ, что даже лучше. Маму постоянно осматривают врачи, которые не говорят ничего конкретного, но похоже, что у нее действительно все нормально, и через несколько месяцев она будет совершенно здорова. Но вряд ли ее выпишут раньше, чем через полгода, потому что медики хотят досконально разобраться, почему она выздоровела, и как это произошло, и что будет очень круто, даже научатся лечить коровье бешенство, и все это благодаря Маринкиной маме.
У самой Маринки тоже все хорошо. Кто-то из братьев посмотрел те новости, и теперь вся семья выражает ей радость по поводу чудесного исцеления. Карабас-Барабас даже сказал Маринке, что она вовсе не обязана работать в борделе и если не хочет, то пусть так и скажет Борману, и тот ей ничего плохого не сделает, семья будет платить ей пенсию, а она сможет спокойно учиться, получать образование и вообще у нее будет замечательная жизнь.
