Уральская Обь - страница 24

Склон скалы по ту сторону Бур-Хойлы зарумянился, подбодрился, освобождаясь от тяжёлых ночных дум, его литые стенки тихо засияли в бликах рассвета. С гребня сорвались чайки и заискрились над синеющей бездной реки. Одна из них несколько раз пролетела вдоль Пайтывиса мимо нас, якобы не обращая никакого внимания, только украдкой поглядывая в нашу сторону. Но все птицы обличающе закричали, как по команде, когда одна из людских фигур направилась к берегу Бур-Хойлы, скале, месту их гнездовий, как будто в этом поступке, как и в любом другом человеческом, с их точки зрения таится лишь угроза.

Весь животный мир боится человека, как огня. Недаром. «Удачи», – пожелал мне Иван хорошей «охоты», когда меня снова потянуло на рыбалку. Я, конечно, устал, но спать совсем не хотелось, лежать же молча в палатке посреди такой горной красоты просто не было желания! Мне показалось это нелогичным и странным, но факт: ноги сами увлекали меня вперёд по приречной галечной косе, слепящей глаза сплошной белой массой камней. Что это – меня снова вдохновили красоты? Я же даже не ел ничего, только кружку сладкого чая, давясь от дыма и комаров, опрокинул в желудок. Неужто организму после пятнадцати километров ходьбы этого бывает достаточно?

Вот он, знакомый плёс, серебрящийся разводами. Откидываю крючок с удилища и пускаю мушку по течению с переката, начинаю вести. Тройник смешно прыгает, топорщится волосками против течения, как будто сопротивляется. «Хлоп!» – вот и готово. Леска резко натянулась, я бегу по камням прочь от берега. Рыба активно противится такому с ней обращению, но что поделаешь! Человек неумолим. Он берёт отблёскивающую медным красавицу и бьёт её головой о ближайший камень с такой силой, что судорога сводит в кольцо рыбий хребет, а глаза зверя стекленеют и мигом заходятся кровью. Крупная рыба умирает тяжело и красиво, как и подобает её свободолюбивому нраву, и мне уже жаль её, глупую, легко обманутую. Но есть плоть и не ощущать её предсмертного, угасающего трепета на руках, мне кажется преступлением против чужой жизни ещё более горшим. Это одно из тяжелейших лицемерий, какие только существуют у человечества. Сначала мы гладим кроликов, а потом едим их – разве это нормально? Уж лучше тогда не употреблять мяса совсем, но мы не можем! Поэтому забываем обо всех возникающих противоречиях, оставляя всё так, как есть, поддавшись течению окружающей обстановки, не особо задумываясь. «Ужас!» – восклицает какая-нибудь девица, видя кровь аварии на автомобильной дороге. Но она довольна, вкушая ароматный кусок бифштекса, и радуется, обедая при свечах. В определённом контексте такой пир смахивает на отпевание с последующим ритуальным поеданием трупа, и мне становится не по себе… В глубине сердца человек по-прежнему чёрен, дик и жесток, как и его самый далёкий предок. Только теперь он научился сдерживать и скрывать свою природу от себя антуражем обстановки, в которой не замечается иная, тёмная сторона вещей. И продолжая так жить, человек пребывает ещё в большем заблуждении относительно своих свойств и предназначения. Природная среда же сталкивает личность и объективность на грани прекрасного и уродства лицом к лицу. «Убей или умри», – говорит она.