– Хочешь сказать, что твоя честь определяется состоянием влагалища и больше ничем?
Лилайна отступила еще на шаг, роняя нож.
– Нет, ну что ты, если ничего другого в тебе нет – то конечно; только нож ставь между ребер слева – чтобы наверняка.
Она сделала еще один шаг и уперлась в стену, закрывая лицо левой рукой, стараясь не разрыдаться вновь, особенно при этом жестоком человеке.
– Не говори так, ты меня совсем не знаешь, я…
– Да что тебя знать, – сообщил принц совсем близко.
Лилайна опомнилась, убрала руку от лица, понимая, что за этот миг он преодолел освещенное пространство совершено бесшумно и теперь стоял перед ней.
– Если жизнь для тебя совсем ничего не значит, то ставь нож вот сюда.
Он больно ткнул ее пальцем слева над грудью, попав как раз между ребер.
Лилайна заплакала и вновь хотела закрыться рукой, но он внезапно поймал ее руку, наклонился и коснулся губами ее губ. Это было так неожиданно и так нежно, что она не смогла сопротивляться, да и не хотела. Чувствуя странный искаженный рубцами рельеф губ, она понимала, что ее нежно обнимают крепкие руки и невольно ответила на этот легкий, трепетный поцелуй. Вкус яблок с вишней на ее губах смешался с ярким мятным вкусом его губ, но вместо попытки сделать этот миг страстным, он отстранился и прижал ее к себе.
– Я не знаю, что сказать, чтобы тебе стало легче, – признался он, гладя ее волосы. – Но береги свою жизнь – она важнее всяких глупостей о чести и правилах. Поверь мне, я это хорошо знаю. Тебе надо радоваться, что ты жива.
Лилайна жалобно заплакала, вцепившись в его рубашку.
– Но это все так мерзко, так стыдно, ты ведь сам сказал, что я противна тебе…
– Мало ли, что я сказал, я же не отказываюсь от тебя.
Он гладил ее волосы, целовал ее макушку и просто позволял ей плакать на собственной груди, а когда она чуть успокоилась, заговорил:
– Скоро будет суд, и тебе придется там быть.
Она дернулась, но он не отпустил ее, крепче прижав к себе.
– Тебя будут спрашивать обо мне, и ты должна говорить правду.
– О тебе? – удивилась Лилайна. – Причем здесь ты?
– Судить-то будут меня.
Она отпрянула, сожалея, что тут слишком темно, чтобы различить хоть какие-то черты его лица.
– Почему?
– Слишком долго объяснять, сама поймешь.
Ничего не понимая, Лилайна опустила голову и задрожала.
– И еще: я хочу, чтобы ты завтра ночью пришла ко мне.
Лила задрожала, поднимая глаза, но ничего не спросила.
– Я хочу, чтобы ты увидела, как Мо станет женщиной.
– Зачем? Я не хочу ничего видеть.
Она хотела убежать, но он перегородил ей путь рукой, мягко касаясь ее подбородка и щеки.
– Я не знаю, чем всё закончится, не знаю, что будет со мной через пару дней, но я хочу, чтобы прежде ты поняла, что сама ты женщиной не стала. Тебя унизили, обидели, сделали больно, но не раскрыли. Ты меня не поймешь, пока сама не увидишь.
– Ты всё еще хочешь, чтобы я была твоей? – спросила она дрожа.
– Хочу, – признался Антракс, целуя ее в шею чуть ниже уха, – но я не сделаю ничего без твоего желания, обещаю.
– Но делаешь прямо сейчас, – с вызовом ответила она.
Он убрал руку и отступил.
– Вот так-то лучше, – усмехнулся он горько. – Иди отсюда и ложись спать, пока я снова не начал говорить тебе гадости.
Она обернулась, взглянула на его силуэт в темноте ночи, вздернула нос и шагнула к двери, но он все же схватил ее за руку и, резко притянув к себе, вновь поцеловал. Быстро коснулся губами ее губ, как прикасаются в пустыне к сосуду с водой, и тут же отстранился, выдыхая.
