Повесив трубку, он, все еще улыбаясь, обратился к Нечаеву:
– Жена уже второй раз борщ разогревает. Она предложила продолжить нашу беседу за обедом. У нас, правда, довольно тесно, даже развернуться негде, но зато борщ – отменный. Я ручаюсь. И по рюмочке найдется. Как тебе эта идея?
– Прекрасная идея, – ответил Нечаев, обрадовавшись, но не столько от предвкушения хорошего домашнего борща – мать у него умерла несколько лет назад, и он питался в основном в столовках, – сколько от возможности наконец-то увидеть, какая же у этого красавца должна быть жена. Кстати, вся лаборатория точно так же изнывала от любопытства.
Вальды жили недалеко от химкомбината, в заводском общежитии, где у семейных были отдельные комнаты.
– Вас поставили на очередь? – спросил Нечаев.
– Да, сразу же. Но предупредили, что придется ждать.
– Я постараюсь поторопить.
– Спасибо.
Поднявшись на второй этаж, они прошли по длинному шумному коридору. Из-за дверей слышались громкие разговоры, споры, пьяная ругань; в коридоре, стоя у своих дверей, тоже громко разговаривали или переругивались; бегали, катались на трехколесных велосипедах дети. Вальд, который шел впереди, повернул к Нечаеву голову и, как бы оправдываясь, развел руками и улыбнулся. Нечаев улыбнулся в ответ. Наконец, Вальд остановился около одной из дверей, открыл ее и, отступив в сторону, сделал Нечаеву приглашающий жест: «Прошу». Комната действительно была крошечная и вдобавок еще без окна. Маленький раскладной диван, приткнувшийся к стене, накрытый к обеду столик, к противоположенной стене так же приткнулся шкафчик с одной створкой, и только детская кроватка была нормальных размеров, – вот и вся более чем скудная обстановка комнаты. Но, несмотря на эту скудность, в комнате каким-то образом было очень уютно. Над детской кроваткой склонилась женщина и что-то тихонечко напевала. Услышав, как они вошли, она повернула в их сторону голову, и на ее лице сразу засветилась улыбка. Она выпрямилась и шагнула к ним. Нечаев, увидев шагнувшую навстречу ему женщину, остановился так резко, что следующий за ним Вальд на него натолкнулся. Нечаев покраснел и, пробормотав: «Извините», сделал шаг вперед. Перед ним стояла жена Вальда: высокая, немного даже выше его, Нечаева, статная женщина с пшеничными волосами, заплетенными в тугую косу, перекинутую через плечо. Ее большие серо-голубые глаза, как и у ее мужа, искрились в улыбке, так же в улыбке изогнулись припухлые губы, образуя две очаровательные ямочки на раскрасневшихся щеках, в слегка приоткрытом рту сверкали, такие же как у мужа, ровные жемчужные зубы. Она словно была славянской копией восточной красоты Вальда. Движения у нее были слегка замедленные, которым Сережа почему-то сразу дал определение – величавые.
– Только укачала. Никак не хотела засыпать: все папочку ждала, – нараспев, очень приятным мягким голосом сказала она и протянула ему руку:
– Галя Вальд. Добро пожаловать…
Возвращаясь домой, он пытался понять, что его так поразило в ней. Она была несомненно красива. Но у него были женщины и покрасивее. Правда, ее красота была какая-то особенная – не яркая и совсем не вызывающая, а наоборот – мягкая и располагающая к себе. У нее была прекрасная фигура, но, на его вкус, она была слегка полновата – он любил худеньких. Он не заметил в ней ни какого-то особенного ума или интеллекта. За весь вечер, стараясь им не мешать, она произнесла всего пару слов: «Налить ли вам еще борща (он уже и так съел две тарелки)? Принести еще хлеба? Тонечка сегодня целый день капризничает, и я не успела приготовить второе, но есть прекрасный творожник, по старому рецепту, еще бабушка научила. Вкуснятина!» Обратившись к Нечаеву, она тут же возвращала свой взгляд на мужа, и ее глаза сразу менялись, теплели, освещаясь улыбкой. С Вальдом, когда он смотрел на жену, происходило то же самое: сосредоточенность сразу покидала его, и глаза начинали светиться.
