– Это ледник. Сюда можно приносить молоко и сливки для хранения. Держись подальше от поварихи. Она из англичан. И очень недовольна переездом на север. У меня уже были с ней стычки. Нас, шотландцев, она на дух не переносит.
Шона взяла два молочных ведра и стопку старых простыней, которые дала ей миссис Доэрти.
– Ладно, посмотрим. Если кто-то из этих англичанишек вообразил, что на меня можно смотреть свысока, я заставлю их спуститься на землю.
Он для этого не годился.
Коналл взглянул на неаккуратные стопки бумаг на письменном столе, который на протяжении последних двух столетий принадлежал лордам Балленкриффам. Последний раз он находился в этой комнате, когда ему было пять лет от роду. Он порвал старинную грамоту на желтые полоски и оклеил ими пол, потом поливал старинные чернила водой и смотрел, как они расплываются и исчезают. Его дядя Макрат так рассвирепел, что его лицо побагровело и он разразился грязной бранью, припомнив все бранные слова, которые знал на гэльском и английском.
Теперь бумаги на столе требовали его немедленного внимания. Но ему отчаянно хотелось бежать от них в Англию к привычной жизни.
Коналл рухнул в кресло, вытянув длинные ноги. Как ему управлять столь огромным имением? Его отец, естественно, не учил его этому, не было надобности. У них была скромная резиденция в космополитическом центре Лондона. Там не было ни арендаторов, которыми следовало руководить, ни комиссий, требовавших надзора, ни необходимости разбираться в сезонах урожая или ценах на домашний скот. В Лондоне мясо покупали у мясника, овощи – на рынке, а вопросами управления занималось правительство.
Какая жестокая шутка судьбы забросила его в этот глухой уголок Шотландской низменности спасать разваливающееся от скверного управления и запустения поместье?
Когда-то он готов был биться об заклад, что в преисподней скорее грянут морозы, чем он унаследует Балленкрифф. Его дед, лорд Балленкрифф, имел двух сыновей. Нилл, отец Коналла, был младшим и не мог стать наследником имения. Поместье по закону перешло к старшему сыну, Макрату. Коналл рос в Англии и о Шотландии и дяде Макрате даже не вспоминал. Но когда четыре года назад у Коналла умер отец, а затем скончался дядя Макрат, не оставив потомства, Коналл оказался удостоенным сомнительной чести стать очередным лордом Балленкриффом.
Очевидно, дьявол потешался игрой в снежки.
Таким образом, из доктора Макьюэна он превратился в лорда Балленкриффа. Коналл обвел взглядом кабинет. Его обитые красным деревом стены стонали под тяжестью оленьих голов, рыбьих чучел и охотничьего оружия – символов веселой, праздной жизни. Коналл не относился к числу праздной знати, проводящей время в развлечениях охотой и рыбной ловлей. Ему еще предстояло найти смысл в том, чтобы собирать ренту и жить за счет чужого пота. Такой жизненный уклад, думал он, больше подходил его распутному брату Стюарту.
Коналл в отличие от него был человеком науки. Он любил эту элегантную загадку, которую представляло собой человеческое тело. Его способность двигаться, изменяться, производить потомство и выздоравливать всегда вызывала в нем раболепное восхищение. Поэтому он стал доктором, как и его отец. Как врач Коналл был хорошо известен в светских кругах общества, и представители высшего света часто пользовались его услугами. На них он зарабатывал, но никогда не отказывал тем, кто не имел возможности оплатить дорогостоящие услуги доктора. Не последнюю роль тут, безусловно, играла забота о бедных. Но если быть до конца откровенным, главным для него было страстное желание исследовать деятельность человеческого организма, вызывавшего у него бесконечное удивление.
