Хотя я и не помнил, что делал ночью, теперь это не сложно было понять. Сомнительно, что бы убивающий голубей маньяк стал переставлять мою мебель, пока я рою яму под дубом. Вот чем я занимался ночью – переставлял мебель, освобождал место в гостиной. Кто бы только еще знал, для чего!
Уйти, сбежать – нормальное желание того, кто попал в беду, кто чувствует опасность, и не знает, откуда она идет. Желание, продиктованное чувствами! Я сдержал его. Разум важнее чувств, и он говорил, что нужно ждать лаборанта. Анализ даст ответы. Скоро я буду знать, чем отравлен дом.
Лаборант предупредил меня, что для сбора образцов по всему списку, который я заказал, ему придется взять образцы штукатурки, и кое-где, в самых незаметных местах, могут остаться царапины на стенах.
– Можешь снести их целиком и забрать с собой, если унесешь! – ответил я, и лаборант взялся за дело.
Он собирал пробы воздуха в разных комнатах, наливал в баночки воду из всех кранов, соскребал со стен штукатурку, отколупывал кусочки обоев, творил еще что-то. Я не следил за ним. Он знает, что делает, а я все равно не смогу этого понять. И даже если он решит что-то спереть, то я все равно не увижу, что он делает. В доме было светло, я точно это знал, но бродил в темноте, слонялся от стены к стене и почти ничего не видел. Для меня в доме стояла тьма.
– Вам не темно? Не включить свет? – спросил я.
И второй раз узнал, как смотрят на сумасшедших. Дом и так тонул в ярком дневном свете, а я видел вокруг сумрак. Респиратор мешал дышать, и я сдернул дурацкую маску, вышел во двор и запустил ее в полет через забор. И проорал вслед проклятия. В доме не было темно, а во дворе – тем более. Но я почти ничего не видел. Темнота пришла только ко мне лично, когда яд добрался до глаз. Если это паралич зрительного нерва, то зрение мне уже не спасти. Слепой фотограф! Это конец всему.
Лампы в доме я все равно зажег, но светлее не стало. Свет умирал, рассыпался пылью. Я светил себе прямо в глаза, и свет слепил меня. Но стоило сделать шаг в сторону от лампы, и среди яркого света я оставался в темноте.
Лаборант закончил свои научные ритуалы и уехал, пока я пытался собирать вещи, почти ощупью. Бродил по этажам, хватал одежду, запихал ее в сумки, а потом снова доставал оттуда и уносил обратно. Только через несколько кругов этой карусели я понял, что мешаю сам себе. Так уйти не получится. Надо бросить все, выйти за дверь, и ничего не пытаться брать с собой.
На пороге я остановился. Уйти нужно. Это говорил разум. И тут же чувства кричали, что уходить нельзя. Дом убивал меня, я сходил с ума, почти ослеп, и все равно не мог шагнуть за порог. Это мой дом! Он мне нужен, я должен быть здесь. Больной, слепой, мертвый – не важно. Мне надо остаться, быть здесь, дышать воздухом Дома Совы, пить его воду и умереть на его полу.
Так, наверное, себя чувствует наркоман, когда видит шприц с дозой. Он сделает укол, даже если знает, что это его убьет. Есть искушения, которым нельзя сопротивляться. Дом Совы был моим шприцем, и я не мог отказаться от него. Я останусь здесь и спокойно умру. Мне решать, кто умрет, и если это буду я, то со смертью придет покой. Никаких больше проблем. Никаких беспокойств, только тишина и темнота. Я могу остаться здесь, это мне решать.
Мне решать! Эта мысль обожгла, как искра от костра. Я вспомнил о своем праве решать и выбирать. Вспомнил о Делии. Я могу просто сдаться, лечь и помереть, но я не могу оставить ее одну. Я не дам ей погибнуть в больничной палате, и если для этого нужно уйти из дома, я уйду. Если для этого нужно сжечь дом, или весь город, то я спрошу, где спички!
