Комфортное чувство расслабленности исчезло, сменившись жжением по всему телу. Точнее той его части, что была опущена в воду.
Кстати, а почему от воды идёт пар?
– Мамочка! – я с воплем выскочила из ванны, наполненной горячей водой. Почти кипятком.
Обернулась. От воды действительно шёл пар. А у меня кожа стала нежно-розового цвета, будто я в бане час просидела.
– Что ты вопишь, оглашённая?! Я ж сказала, как накупаешься, приходи на кухню, покормлю, – ворча, Бабура зашла в ванную и увидела меня.
Розовую, мокрую, с живописной лужицей под ногами.
– Там… там – кипяток! – я обвинительно указала на парящую воду.
Бабура перевела взгляд с моего пальца на ванну, потом обратно и, ахнув, прикрыла рот ладонью.
– Что здесь происходит?! – я забыла, что стою голая перед незнакомой женщиной, и скрестила руки на груди. – Как вы умудрились её нагреть?
– Ну всё, нам конец, – выдохнула она и, опустив плечи, пошла прочь.
– Эй! Одежду мне принесите хоть какую-нибудь! – крикнула я ей вслед, уже не ожидая быть услышанной.
Поэтому сама приняла меры. Достала из шкафа одно из полотенец и начала вытираться. Однако у Бабуры оказался отличный слух, а ещё она была ответственным человеком. И спустя пару минут принесла мне халат и гребень. К тому же предложила помочь с волосами.
Но я отказалась. Пусть длинных волос у меня с института не было, а таких длинных, пожалуй, что и никогда, сама справлюсь. Не люблю, когда кто-то трогает мою голову.
Заплетя влажные волосы в косу и потуже завязав пояс халата, я вышла из ванной.
Внутреннюю робость одолела здравым смыслом. Меня ведь ждут в кухне, чтобы кормить завтраком. Значит – надо идти!
Но сначала я огляделась.
Дверь ванной выходила в длинный коридор, его освещала лишь пара открытых дверей. Мельком заглянув туда, я обнаружила обычные комнаты. Обычные для какого-нибудь музея, посвящённого восемнадцатому-девятнадцатому веку.
Только выглядело всё старым, неухоженным и неуютным. У полосатого дивана вместо одной ножки было подставлено полено. У печи не хватало изразцов. На матерчатых обоях выделялись светлые прямоугольники. Видимо, там прежде висели картины, а потом куда-то подевались.
Я шла к открытой двери в конце коридора. Оттуда слышались приглушённые голоса.
Дверь вывела меня в небольшую гостиную с красивыми тёмно-зелёными обоями, зелёными шторами на тон светлее и стоящим у стены пианино. Пальцы аж зазудели, как захотелось коснуться прохладных клавиш и сыграть что-нибудь любимое, из детства.
Пока не подошла ближе. Белые клавиши были покрыты трещинами и сколами, несколько вовсе отсутствовали. Похоже, музыку в этом доме не слишком любят.
Дверь в дальней стене была приоткрыта. Оттуда и раздавались голоса. Прислушавшись, я узнала Бабуру и старушку, поэтому вошла без страха.
Это действительно была кухня. С большой, давно не белёной печью, вдоль которой были вывешены пучки трав. Судя по тому, что травы лежали и по всему устью, летом её редко использовали. Зато в углу топилась дровяная плита с закопчённым чайником и сковородкой, на которой скворчала яичница.
Под распахнутым окном стоял деревянный стол, с обеих сторон расположились длинные лавки, во главе стоял единственный табурет.
Женщины сидели на лавках, друг против друга и ожесточённо спорили.
– Да говорю же тебе, Иста, я сама видела! Всё ей передалось, если не больше.
– Не может быть! Если барышня наша тудыть, то и это с нею должно.
