– Хочешь проснуться – просыпайся! – послышался над головой знакомый голос. – Все будет хорошо!
Наверное, он поверил этому обещанию. Никогда никому не верил, а тут как-то само собой получилось. И проснуться получилось. Хоть и не сразу. Сначала пришлось ползти по грязному каменному полу к высокой двери, тянуться к массивной дверной ручке, вставать на трясущиеся, подкашивающиеся от слабости ноги, наваливаться всем весом, толкать.
Он выпал в реальность с громким криком и громким грохотом. Дверь поддалась слишком внезапно, и он не устоял на ногах, покатился по полу. Это был другой пол, не каменный, а обычный, дощатый, тщательно подметенный, теплый. Митяй лежал на нем, прижавшись щекой к шершавой доске и думал, что мог бы пролежать так всю жизнь, так хорошо ему было. Но не позволили. Пол завибрировал от тяжелых и быстрых шагов. Кто-то подхватил Митяя под мышки, поволок. Он не сопротивлялся, на сопротивление просто не осталось сил. Силы были лишь на то, чтобы открыть глаза.
Над ним склонились трое: батя, Сева и Головин. Всматривались, тормошили.
– Митяй, ты как? – спросил батя. – Ты очнулся, сынок?
– Митька, ты нас узнаешь? – А это Сева. Кто еще может задать такой идиотский вопрос?
– Парень, говорить можешь? – Ну а это товарищ Головин. Этот если и ведет допрос, то всегда по делу.
– Я нормально, вас узнаю, говорить могу. – Ответил он всем сразу и не узнал собственный по-стариковски сиплый голос. А потом еще и кашель накатил такой, что казалось, не будет ему ни конца, ни краю.
Митяй кашлял, а эти трое терпеливо ждали. Разве что не дали полежать, а усадили на каком-то неудобном диване.
– Доктор где? – то и дело спрашивал батя.
– Вышел воздухом подышать, – отвечал Головин, а потом добавлял: – Ну и за информацией. Может уже слухи какие-то дошли…
А Сева молчал, ничего не спрашивал, но далеко не отходил. Митяй все время видел носки его грязных сапог.
Наконец кашель отступил и стало почти хорошо.
– Ну что? – спросил батя. – Полегчало?
Чтобы не отвечать, Митяй кивнул.
– Есть хочешь? – А это Головин. Как всегда, по существу.
– Пить хочу, – просипел Митяй и откинулся на подушку.
Пока Сева бегал за водой, он таращился в потолок и прислушивался к своему организму. Организм, кажется, передумал умирать. Интересно, где он и сколько провалялся в отключке?
– Ты в городе, в надежном месте, – сказал батя, забирая у Севы кружку с водой и поднося Митяю.
Митяй кружку отобрал. Чай, не маленький, как-нибудь справится! Справился едва-едва. Руки дрожали так, что часть воды расплескалась, но напиться ему все равно удалось.
– Давно? – И голос сипеть стал меньше.
– Около суток.
– Всего-то?
– К хорошему врачу попал в руки, – усмехнулся Головин.
– И лекарство получил правильное, – добавил батя, а потом сказал очень серьезно: – Благодари, Митяй, Власа Петровича за спасение. Из него половину кровушки выкачали, чтобы тебе перелить.
– Так уж и половину, – отмахнулся Головин.
– От вас мне?
– Представляешь? Небось, тебе теперь курить хочется до зарезу? – Головин улыбнулся. Кажется, Митяй впервые увидел его улыбку.
– Спасибо, товарищ командир.
Ему бы тоже улыбнуться, но все силы ушли на это «спасибо». Впрочем, Головин не обиделся, молча кивнул в ответ. Теперь, когда с выяснением обстановки и благодарностями было покончено, Митяй перевел взгляд на Севу.
– Ты ее видел? – спросил Сева шепотом.
– А ты нас слышал? – так же шепотом спросил Митяй.
