Ускользающая красавица - страница 23

– Это вода? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос не выдал мучающей меня жажды.

– Ах да. Куда подевались мои хорошие манеры? Пожалуйста, дорогая принцесса – глоток этого придаст вам сил для нашего путешествия. – Он протягивает мне небольшую оловянную чашку и наливает в нее жидкость из металлической фляжки.

Я нерешительно смотрю на чашку, но сейчас не время для подозрений. Мне страшно хочется пить.

У напитка вкус розы и чего-то острого вроде имбиря.

– Что это? – интересуюсь я.

– О, да просто вода, какую пьют крестьяне. Но не беспокойтесь, в ней достаточно куайна, чтобы нейтрализовать вред, который она может нанести. Как вам известно, вода может быть ядом, если не отнестись к ней с осторожностью. Как и эль. Хотя, если честно, вы не похожи на любительницу эля.

– Если честно, – вторю ему я, – я никогда его не пробовала. Расскажите, что вы знаете об этом «вонючем и диком» болоте и о, как вы их называете, Серых скалах.

– Да ничего я о них не знаю. И никто не знает. Серые скалы населены варварами, которые на спор с превеликим удовольствием перережут вам горло, а на болоте, говорят, живут каннибалы. – Он пожимает плечами. – Дальше расположены Сапфировые копи, но туда никто не ездит. За исключением азельцев. Это не народ, а религиозная община. И весьма древняя. Говорят, они мистики, но, если это действительно так, непонятно, с какой стати они гробят себя, добывая сапфир.

– Сапфир? – откликаюсь я. – А это что такое?

– Вы слишком чисты, чтобы нуждаться в нем. Но однажды все переменится. Поверьте мне. Вы пристраститесь к нему, как и все мы. Запомните мои слова, – произносит он. – Скажите, вы когда-нибудь пробовали куайн? Или мне следует объяснить вам, что это такое?

– Разумеется, пробовала; за кого вы меня принимаете? – раздражаюсь я.

– За потерявшуюся особу, на которую я случайно наткнулся в этом диком месте, – отвечает он. – Скажите, если вы действительно принцесса, говорите ли вы на фрисельском?

– Конечно. И не только на фрисельском, но и на гурбатском, лилькотском и верхнеровельском, – с гордостью отвечаю я.

– Правда? – Он смотрит на меня по-другому. – Тогда скажите, что такое помпфе?

– Яблоко. Не надо меня обижать, – прошу я.

– А манзайн?

– Тоже яблоко, – закатываю я глаза.

– А! А как насчет помпфе де твиерре? – экзаменует меня он.

– Опять же яблоко. Но яблоко земли. Иначе картофель.

Я улыбаюсь.

– Понятно. – Он выглядит довольным. – Вы играете на пианетте?

– Разумеется.

– А! А как насчет флотты? – Он считает, что перехитрил меня.

– Да уж лучше, чем вы, – заверяю его я.

Ему, похоже, приятны мои слова и наше препирательство.

Он тянется к корзине на полу и достает из нее бутылку.

– Для вас только самое лучшее. Я берег ее, но не каждый день подбираешь на дороге предполагаемых принцесс.

Но я не заглатываю наживку.

Он наполняет чашки бесцветной жидкостью и церемонно произносит тост:

– За барышень в беде и за безрассудно бросающихся на их спасение мужчин.

– Роль безрассудного мужчины в этой пьесе вы отводите себе? – иронизирую я.

– Разумеется! – смеется он, весело чокаясь со мной и делая глоток.

Совсем неплохой куайн.

– У него приятное послевкусие, – говорю я, смакуя напиток.

– Вам нравится куайн? Или вы предпочитаете сухой блёш из провинции Саваж? – Он высокомерно улыбается.

Пока он упивается собственным остроумием, я рассматриваю его. У него резко очерченные челюсти, а черты лица правильные и гармоничные. Губы полные, глаза идеально пропорциональны носу и выступающим скулам. Когда он улыбается, становятся видны безупречные зубы, почти столь же белые, как пудра у него на коже. Волосы под париком выглядят густыми и блестят в свете заходящего солнца. Глаза волнующего серо-синего цвета и кажутся особенно выразительными по контрасту с белой, напудренной кожей.