Кроме его записей, подробно описывавших домашние хлопоты, ремонт и намерение разбить огород, я обнаружил несколько сильно исчирканных карт – на них были отмечены тропы, которыми он ходил, водоемы, где он ловил рыбу, круг камней на возвышенности к востоку от участка – и неряшливую пачку набросков углем. Среди рисунков были изображения дома с разных углов, пойманной им форели и церкви, которую я уже видел. Я счел, что все эти работы были сделаны еще до того, как одержимость камнями взяла верх. Дело в том, что там было множество притирочных копий, снятых с рунных камней на холме, и десятки набросков этого круга изнутри и снаружи. И пролистывая бумаги, я заметил, что он начал сопровождать рисунки подписями. Одна страница особенно привлекла мое внимание. Она была озаглавлена „Снято с Длинного камня“, и представляла собой притирочную копию с истертого гранитного дольмена. Ниже он добавил к грубому оттиску подробное пояснение в виде рисунков в разрезе и дополнительных набросков. К этим убедительным орнаментам я сразу же испытал отвращение. „И как же это понимать?“ – написал он внизу страницы.
Действительно, как? Если верить наброску Аттертона, на камне был вырезан силуэт кого-то существа, слишком высокого и тощего, чтобы быть человеком. Его длинные обезьяньи конечности заканчивались копытами. По-видимому, оно шагало через всю поверхность камня и тащило за собой за волосы более мелкую фигуру. Этим вторым персонажем на рисунке, похоже, был ребенок. И существо увлекало его к какой-то вырезанной в другом конце камня груде, напоминающей хранилище костей. То есть если эта гора палок была черепами, ребрами, бедренными костями и тому подобным.
Уверяю тебя, мои глаза не стали задерживаться на этом наброске. И я начал проявлять более пристальный интерес к дикому завыванию ветра в маленьком доме. Балки выслушивали эту пламенную речь налетающих со всех сторон порывов. И я сразу же вспомнил, что шум сильного ветра может создавать звуки присутствия в пустых комнатах, особенно в тех, которые над головой. Еще у меня было подозрение, что силы природы готовятся к чему-то или предвещают чье-то прибытие. Я мог бы поклясться, что в ветре было какие-то предвестие.
Ознакомившись с последним эскизом Аттертона, признаюсь, я вылез из кресла, чтобы выбросить его из окна за головой.
Дело в том, что последний рисунок представлял собой грубый, сделанный нетвердой рукой отпечаток следов, которые, как утверждал Аттертон, он обнаружил за воротами, в задней части сада и под окнами гостиной. Это были отпечатки определенно двуного существа, близкие по форме с человеческой ступней, за исключением размера и длины когтистых пальцев, включая шестой на пятке. Как кошачий, которым они потрошат свою жертву. В качестве примечания Аттертон также добавил дату произведения. Это было за четыре дня до моего прибытия. Рисунок он снабдил комментарием: „Ни подковы, ни огонь его больше не сдерживают, и оно собирается проникнуть в дом“.
Я пытался убедить себя, что это скорее вымышленное свидетельство зародилось в глубоко потрясенном рассудке. Доведенном до крайности фантазиями и гипотезами, заблуждениями и подозрениями, ветреной суровостью климата и призрачной атмосферой ландшафта.
Я отложил наброски и, крепче сжав кочергу, постарался найти более походящее отвлечение от тьмы и неутихающего ветра, чем иллюстрации Аттертона. Попытался читать „
