Спустившись с лестницы, я вбежал в другой длинный пустой коридор с закрытыми дверями, из конца которого шел сероватый свет. Решив немного передохнуть, я согнулся пополам и уперся руками в колени. Но бежавший сзади Пикеринг врезался в меня и сбил с ног. Он перепрыгнул через меня, при этом наступив мне на руку.
– Они идут, – в слезах проскулил он и поковылял дальше по коридору.
Поднявшись на ноги, я последовал за ним. Хотя эта идея мне не нравилась, поскольку, если некоторые из них остались ждать нас в холле у входных дверей, а другие зайдут к нам с тыла, мы окажемся в ловушке. Я даже подумал о том, чтобы открыть дверь в одну из комнат и выбить доски на окне. Когда мы бежали по коридору, из них выходили словно разбуженные шумом твари. Из некоторых, но не из всех. Так что, возможно, стоило попытать счастья за одной из дверей.
Я окликнул Пикеринга. Вместо оклика у меня получился какой-то сип, как у школьного астматика Билли Скида. Поэтому, видимо, Пикеринг меня не услышал, поскольку продолжал бежать. Когда я гадал, какую дверь выбрать, раздался тоненький голосок:
– Можешь спрятаться здесь, если хочешь.
От неожиданности я подпрыгнул с криком, словно наступил на змею, и уставился туда, откуда донесся голос. Из щели между дверью и рамой выглядывало лицо маленькой девочки. Она улыбнулась и открыла дверь шире.
– Они тебя здесь не найдут. Мы можем поиграть с моими куклами.
У нее было очень бледное лицо, на голове – черный чепчик, украшенный бантиками. Глаза казались покрасневшими, словно она долго плакала.
Грудь у меня ныла, глаза жгло от пота. Пикеринга все равно уже было не догнать. Из темноты доносился топот его ног. Я понял, что больше бежать не могу, поэтому кивнул девочке. Она отошла в сторону, пропуская меня. Подол ее платья скользнул по пыльному полу.
– Быстрее, – с возбужденной улыбкой произнесла она, затем выглянула в коридор, проверить, не идет ли кто. – Большинство тут слепые, но слух у них хороший.
Я вошел в дверь. Оказавшись рядом с девочкой, я почувствовал странный запах. Так же пах раздавленный труп кошки, который я нашел в лесу однажды летом. И еще этот смрад чем-то напоминал старый бабушкин комод со сломанной дверцей и маленькими железными ключиками в неработавших замках.
Девочка тихо закрыла за нами дверь и двинулась в комнату, высоко подняв голову, словно «маленькая леди», как сказал бы мой папа. Свет пробивался в комнату из красно-зеленых окон, расположенных под самым потолком. Сверху свисали две большие цепи со светильниками без лампочек. В конце помещения находилась сцена с натянутым зеленым занавесом, по переднему краю которой располагались софиты. Наверное, здесь когда-то был танцевальный зал.
Высматривая выход, я проследовал за маленькой девочкой в черном чепчике к сцене, и мы поднялись по одной из боковых лестниц. Она бесшумно скрылась за занавесом. Я пошел за ней, поскольку больше идти мне было некуда и я нуждался в друге. От занавеса пахло так плохо, что, пробираясь за него, мне пришлось зажать рот руками.
Девочка расспросила, как мое имя и где я живу. И я рассказал ей все, словно отчитывался перед учителем, который застукал меня за чем-то нехорошим. Даже назвал номер дома.
– Мы не хотели влезать сюда, – сказал я. – Мы ничего не украли.
Девочка склонила голову набок и нахмурилась, словно пыталась вспомнить что-то. Затем улыбнулась и сказала:
