Когда она поднимется наверх, когда к ней вернутся силы, когда она поймет, где находится, когда Сэр начнет ей доверять, она убежит.
К Рождеству она будет дома, в безопасности, а ублюдок будет убит или попадет за решетку. Ребенок… она не могла думать об этом.
Пока не хотела.
В конце сентября, когда шел одиннадцатый месяц ее плена, с режущей боли в спине у нее начались схватки. Она ходила, пытаясь их облегчить, сидела в кресле, лежала на койке, поджав коленки, но ничего не помогало. Боль растекалась, усиливалась.
Когда отошли воды, она начала кричать. Кричала так, как не кричала в первые недели заточения. И, как и в те недели, никто не приходил на ее крик.
Она в ужасе заползла на койку, а схватки все усиливались, делались чаще. Ее горло пересохло, жаждало воды, между схватками она набирала воду из раковины в одну из чашек «Дикси», которые он принес ей.
Через десять часов после первых схваток открылась дверь.
– Помоги мне. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне.
Он торопливо сбежал вниз и встал, хмурясь, потом молча сдвинул шляпу на затылок.
– Пожалуйста, мне больно. Ужасно больно. Мне нужен врач. О господи, мне нужна помощь.
– Женщина рожает детей в крови и боли. Ты такая же, как все. Хороший день. Прекрасный день. Мой сын рождается на свет.
– Не уходи! – зарыдала она, когда он стал подниматься по ступенькам. – Господи, не оставляй меня. – Потом боль лишила ее способности говорить, оставив только вой и визг.
Он вернулся со стопкой старых полотенец, более пригодных для мытья пола, с водой в оцинкованном ведре и ножом в ножнах на поясе.
– Пожалуйста, вызови врача. Кажется, что-то не так.
– Все так, иначе не бывает. Это наказание Евы, вот и все. – Он откинул подол ее платья и сунул в нее пальцы, вызвав новую волну боли.
– Похоже, ты почти готова. Давай, ори сколько хочешь. Никто тебя не услышит. Мой сын рождается. Я сам приму его. Достану собственными руками на моей собственной земле. Я знаю, что делать. В свое время принял немало телят, а это то же самое.
Оно разорвет ее пополам, это чудовищное существо, которое ублюдок посадил в нее. Обезумев от боли, она колотила его, вырывалась. Потом просто зарыдала, обессилев, когда он снова ушел.
Она снова стала драться, хрипло крича, когда он вернулся с веревкой и привязал ее к койке.
– Ради твоей же пользы, – сказал он. – А теперь начинай выталкивать моего сына. Тужься, слышишь? Или я прямо сейчас вырежу его из тебя.
Обливаясь потом, Элис тужилась из последних сил, даже когда ее разрывала боль.
– Головка высунулась, ой, какая красивая. И уже волосики на ней. Тужься!
Она собрала оставшиеся силы и заорала от невыносимой боли. Обмякла от усталости и услышала слабый, как мяуканье, крик.
– Вышел? Вышел?
– Ты родила девку.
Она словно одурела от наркотика и чувствовала себя вне собственного тела, глядя сквозь глазурь слез и пота, как он держал извивавшегося ребенка, скользкого от крови и кала.
– Девка.
Его глаза, пустые и холодные, смотрели на Элис, и в ней снова вспыхнул страх.
– Мужчине нужен сын.
Он положил ребенка ей на живот, вытащил из кармана суровые нитки.
– Приложи ее к груди, – приказал он, перевязывая пуповину.
– Я… я не могу. У меня руки привязаны.
С неподвижным, как маска, лицом он выдернул из-за пояса нож. Элис инстинктивно выгнулась, дернула за веревки, отчаянно стремясь обхватить руками ребенка, защитить его.
Но он всего лишь перерезал пуповину, потом веревки.
