– Прости, нянюшка. Впредь осторожнее буду. Пойдем, поможешь мне косу переплести, покамест маменька не узнала да не обеспокоилась.
– Вот блажная, – ворчала няня привычно.
А Устя посмотрела на свою косу.
Толстую, толщиной в руку, которая извивалась по синей ткани сарафана. В золотисто-рыжие пряди вплетена синяя с золотом лента. И ни единого седого волоска.
И не будет!
А что есть?
Чудом Устинья не закричала, в истерике не забилась. Сдержалась.
Неуж и вправду – в прошлом она оказалась? На четверть века назад ушла?
А ежели и так… что у нее есть? Что сделать она сможет?
А многое!
Черный огонек, который горит у нее под сердцем. И знания, которые с ней остаются. Опыт ее горький, книги перечитанные, разговоры переговоренные… все с ней.
А коли так – можно и побороться. Богиня не выдаст – свинья не съест. А не то и свинью скушаем!
* * *
В своей светелке Устинья быстро стянула сарафан, оставаясь в одной нижней рубахе из беленого полотна, осмотрела его, отряхнула умелой рукой, сняла несколько травинок.
Повезло.
Осень уже, трава пожухлая, такого сока не даст. Летом бы пятна остались.
Теперь коса.
Рядом ворчала нянюшка с гребнем.
Устя быстро выплела ленту, помогла няне выбрать из косы всякий мусор. (Рябина-то в косе откуда взялась? Аж гроздь целая прицепилась…) Потом в четыре руки косу переплели, и няня помогла воспитаннице надеть сарафан. Расправила складочки.
– Хороша ты у меня, Устенька. Хоть бы твой батюшка тебе мужа хорошего подобрал.
Подобрал.
Кутилу, гуляку, дурака, царем ставшего и Россу губившего. Зато бесприданницу Фёдор взял, еще и батюшке приплатил.
Об этом Устя промолчала.
– Нянюшка, кваску бы…
– Сейчас схожу на поварню, доченька. Потерпи чуток.
Няня ушла, а Устя осталась одна.
Погляделась в полированное металлическое зеркало.
Небольшая пластинка, размером чуть побольше ладони, так хорошо была отполирована, что Устя себя видела, ровно в дорогом стеклянном зеркале.
И понимала – ей и правда семнадцать.
И коса ее, и улыбка, и фигура… которую не могут скрыть сарафан и нижняя рубаха. И волосы, и лицо ее.
Совсем еще юное, без морщин, без складочки в углу рта…
Устя коснулась овала лица.
Да, ее высокий лоб, ее тонкие черные брови, ее большие серые глаза, ее тонкий прямой нос и рот с такими губами, словно их пчелы покусали. Вот в кого у нее такие губы?
У матушки ротик аккуратный, небольшой, словно розочка, а она…
ЕМУ нравились ее губы. Как-то раз ОН сказал, что у Устиньи губы для поцелуев. Но не поцеловал. Только однажды…
ОН жив!
И Устя сможет увидеть любимого! Сможет помочь ему, сможет…
Устя задумчиво протянула руку к грозди рябины, сунула багровые ягоды в рот – и зажмурилась, такой остротой вкуса ударило по губам.
Отвыкла она от этого.
В монастыре рябины не было, да и раньше… кто б царице разрешил? Для нее другая ягода есть, заморская, неживая, невкусная… Когда она забыла вкус рябины? До смерти любимого человека?
Потом?
Да, потом она уже не чувствовала ничего. Словно в глыбе льда жила.
А вот сейчас…
Под сердцем бился, клокотал черный огонек. И Устя знала, что это такое. Откуда.
Это искра богини Живы. Навсегда она с Устиньей останется. Только вот…
Сила сама по себе что знание Закона Божьего – ничего не дает. Применять надо уметь и то и другое. И учиться этому долго…
Второму ее научили в монастыре. Устя сейчас могла цитатами из священных книг разговаривать. А первому…
Волхва Живы.
Устинья обязательно сходит на капище.
