Тут же, Вовка находился всегда под её неусыпным наблюдением. Да, и если её не было на работе, по какой – то причине, все медсёстры знали, что малейшее разгильдяйство с их стороны, в отношении этого мальца, будет каким – то образом, узнано строгой, но справедливой заведующей. Как, то: Не вовремя покормили, не погуляли, не искупали. Тогда уже, пиши, пропало. Таких казусов было минимально, но всё же, иногда случались. Вот, к примеру, ночной плач. Получалось, что к нему уже все привыкли и не обращали внимания. Если только уж очень сердобольная сестричка дежурила, которая, не смотря на усталость, могла провести всю ночь с плачущим малышом.
Но, не смотря, ни на что, медсёстры очень уважали свою, мамочку, так они называли Елену Дмитриевну за глаза. Она была очень строга, но и справедливая, как никто. Не дай бог, если бухгалтерия что – то напортачила, и её девочкам, вдруг не начислили, положенного. Ну, например премиальных. Или за выслугу лет. Она тигрицей кидалась, на растяп, и горе было тому, кто посмел, это сделать. И, вообще, к ней можно было обратиться, по любому вопросу и мало кто уходил от неё, без положительного результата. Будь это вопрос по работе, или же чисто личного характера. Лишь бы это было в её компетенции. Да иногда, она могла и через головы вышестоящего начальства перешагнуть, если конечно же, это того стоило.
Очень часто, сама Елена Дмитриевна, иногда даже в ущерб своей работе, гуляла с Вовкой, по больничному двору, или же занималась с ним в своём кабинете. Почему, она опекала этого малыша, знала только она. Но она не считала нужным, открывать этот секрет, до поры, до времени.
А вот в скорости, Катюша и воочию, увидела, этого таинственного Вовку. Когда она проходила по коридору, дверь в соседнюю палату была открыта. Прямо у самой двери, в детской кроватке стоял маленький крепыш. Волосики тёмные и кучерявые, крутыми кольцами спускались на детскую шейку. Огромные карие глаза, в обрамлении густых тёмных ресниц, носик пуговка, красивые бровки. Ямочки на щеках, малюсенькие ножки и ручки тоже в ямочках. Смуглая кожа, очень гармонирующая с цветом волос и глаз. Он был, сбитенький весь, такой, как грибок – боровичок, да даже больше походил, на шляпку, этого гриба. Рот, какой, понять было нельзя.
Дежурившая, в это утро, медсестра Нина, не очень симпатичная девушка, с громким, и по – мужски, густым голосом, запихивала ему в рот кашу, и прямо рокотала: Ну, ешь, ешь же ты, наказание господне. Смена моя уже закончилась, а я всё валандаюсь с тобой тут. А дома, свои рты ждут. Он, не успевал проглатывать, давился, но молчал и только из его широко открытых глаз, сыпались градом слёзы. Кате самой до слёз стало жалко этого оловянного солдатика, и она спросила разрешения у заведующей, взять шефство над Вовкой. Та с радостью, которую и не скрывала, разрешила опекать ей, их сына – полка. В знак одобрения, она даже Катю от дежурств освободила. Её с дочкой перевели в палату Вовки, дали кушетку для неё и крики в ночи прекратились.
По жизни человек с мягким, отзывчивым сердцем, она привязалась к этому малышу, как к своему ребёнку. Она окружила его заботой так же, как и свою доченьку. Рассказывала им сказки, посадив себе на колени, друг против друга. Кормила их по очереди, чтоб не сердились и не хныкали. Раз одному ложку, другой раз, другой. Они как галчата открывали ротики и спешили, кто быстрее. Катя гуляла с ними по больничному двору, взяв их за ручонки. Целовала их миленькие мордашки, волосики, пальчики. Ночью она ставила свою кушетку между их кроватками и держала их за ручки. Если же, вдруг её рука во сне падала, Вовка моментально просыпался. Его рот кривился, готовый выдать громкие рулады. Но Катюша, тут же, брала его на руки, качала, и он сразу же, засыпал, уткнувшись ей в грудь и мягко и нежно, щекоча её своим дыханием. И она замирала от счастья, в такие минуты. Ей было несказанно хорошо с этим малышом, как и ему с такой новоиспечённой мамой. Об одном не думала молодая женщина, к чему приведёт их такая связь. А это было, чревато последствиями.
