– А завтра, Танечка, я поподробнее расскажу вам о творчестве Эдгара Дега. Приходите опять часиков в семь. И вот вам домашнее задание.
Завадский протянул мне несколько альбомов с репродукциями и статьями о живописи.
– На досуге полистайте, почитайте. Пусть это оседает у вас в голове. Разумеется, от вас не требуется становиться знатоком живописи. Вообще, наши с вами занятия следует расценивать скорее как «погружение в тему», так принято говорить у актеров и писателей. Ну а вот это тоже вам, в качестве стимула. – Борис Дмитриевич протянул мне пухленький конверт с авансом.
Я поблагодарила его, и мы расстались до следующей встречи.
Наши с ним беседы об искусстве и об образе жизни коллекционеров продолжались еще три вечера. За это время я в самых общих чертах получила представление о том, с чем и с кем мне придется иметь дело. Кое-что узнала я и о самом Борисе Дмитриевиче. Он дважды был женат, и оба раза не сложилось. По его мнению, виной тому была его страсть к картинам и к собирательству вообще.
– Понимаете, Танечка, – рассказывал он, – женщин это поначалу увлекает – так красиво, так романтично. А после свадьбы все меняется. Они сетуют, что муж слишком много времени уделяет своим картинам и слишком мало жене и вообще всяческим мелочам, которые составляют основу нормальной семейной жизни: походам с женой за покупками, в гости к друзьям и знакомым, к мамочке и прочее. А еще эти внезапные отъезды – в период охоты за очередной «добычей». Постоянные посещения вернисажей, выставок, аукционов – и все по разным городам. В общем, то, что вызывало восхищение невесты, вызывает проклятия жены. Да еще моя страсть к «Голубой танцовщице» пробудила, поверите ли, ревность у всех моих жен и подруг.
Я поинтересовалась, а почему бы коллекционерам не жениться на женщинах-искусствоведах, художницах, ну, словом, принадлежащих к той же среде.
– Некоторые так и делают, – ответил Завадский. – Но я хотел бы иметь жену не особенно эмансипированную и тем более не богемную. Просто славную милую женщину, имеющую вкус к прекрасному, но также и желающую и, главное, умеющую создать домашний уют, не укорять мужа, а принимать и любить его таким, каков он есть. Поверьте, Татьяна, я ведь не тиран и не деспот. Я умею ценить преданность. Умею создать романтическую атмосферу, показать женщине, что она любима, что она неповторима. Но, увы, я, видимо, хотел невозможного: чтобы моя спутница жизни вмещала в себя и Беатриче, и хранительницу очага, создательницу домашнего уюта. И при этом не требовала, чтобы супруг все вечера напролет просиживал с ней у телевизора и выслушивал бесконечные рассказы о том, сколько банок помидоров закрутила в этом году ее мамочка, какая славная шубка у подружки Кати и тому подобное.
– Да уж, Борис Дмитриевич, не успей я вас за эти дни немного узнать, из таких речей я сделала бы вывод, что вы женоненавистник.
– Любопытно, а какой же вывод вы делаете теперь?
– Что вы мечтатель, утопист. Таких женщин не бывает. Или, может быть, встречается одна на миллион. Однако ваши слова запали мне в душу. Если я когда-нибудь соберусь выйти замуж, непременно вспомню их и хорошенько подумаю – а чего же ждет от меня мой суженый и чего жду от него я?
За эти дни Завадский, как и обещал, договорился со своим знакомым специалистом-цветоводом о наших индивидуальных занятиях. Тот согласился без особого энтузиазма. Решил, что это блажь капризной девицы, которой некуда девать деньги. Но из уважения к Борису Дмитриевичу не отказал. Завадский же не унывал:
