Уй - страница 7

Перед гибернацией Лили подмешала в ампулу успокаивающего. У роли врача в обществе были свои преимущества. Вспомнился Озен, который таскал эти ампулы у Лили в таких количествах, будто его не волновало, если его дизассемблируют на тридцать лет раньше среднего.

Впрочем, какая разница, если Лили получала то, что ей было нужно, за свои услуги.

Тело Лили прожило сорок семь лет, и первые сорок шесть были просто безупречны. Такие ассембледы претендовали на очень долгую жизнь и на появление на билбордах в качестве ролевой модели.

Было не очень понятно, зачем жить скучной жизнью и ограничивать себя во всём, чтобы подольше пожить этой скучной жизнью, ограничивая себя во всём. Старая всем известная дилемма: насладиться яркой короткой вспышкой и угаснуть, или долго и упорно гнить?

Быть может, боги намеренно выставляют ассембледовы настройки так, чтобы в обществе появлялись такие изгои, абсолютно правильные и невыносимые.

Даже Сайер, коллега, чудак и нелюдимый хирург, находит радость в вещах, которые ведут к негативной карме. И уж тем более Сайер ни за что не станет делать что-то сверх своих обязанностей, чтобы заработать положительную карму и хотя бы частично покрыть свои минуса.

Быть может, это ложь, и карму на самом деле можно перезаписывать?

Тогда почему чиновники не живут дольше среднего? Или они намеренно вписываются в средние показатели?

– Где я, и что это за место? – спросила Лениза несколько испуганно. – Почему я такая старая? – спросила она с тревогой в голосе, рассматривая свои руки и кинувшись разглядывать слабое отражение на полу. – Хейдар, это ты? Ты тоже старый?

– Сколько тебе лет? – спросил Хейдар спокойным ровным голосом.

– Шестнадцать, – ответила Лениза. – Что за вопрос? Я что, впала в кому и мне теперь тридцать?

– Забавно, ты ничего ещё не знаешь, – сказал Хейдар, горько усмехнувшись, а затем вздохнул.

– Это шутка? Это сон?

– Долго рассказывать, – ответил он, глядя в сторону своим потухшим взглядом. – Помнишь, когда мы были маленькие, как-то в одно очень тёплое лето – лето с грозами, с ливнями, с росой на траве, с головастиками в овраге – ты сидела, загорелая с головы до пят, у калитки, и ковыряла занозу в стопе?

– И ты вышел с куском хлеба со сметаной и малиновым вареньем? Помню, это было не так давно.

Хейдар вздохнул.

В Ленизе что-то будто всколыхнулось, и лицо и глаза вдруг стремительно стали меняться. Она порывалась что-то сказать. Каждая личность пыталась выбраться на свет и что-то сказать Хейдару.

– Иногда их сложно обуздать, – ответила какая-то из альт-Лениз.

– Согласен, – ответил альт-Хейдар.

– Что нам делать? В текущем положении мы не способны ни на что, и я сомневаюсь, что единственной целью нашего появления было сохранение жизни этих двоих, чтобы сидеть в запертом зале и бесконечно заунывно вспоминать прошлое без возможности выбраться.

– Наивные слова, – ответил теперь уже оригинальный Хейдар.

– Хейдар, неужели тебя устраивает текущее положение дел? – отчаянно спросила альт-Лениза.

– Я лишь наблюдаю за происходящим, у меня нет выбора.

Лениза вернула контроль над телом, глаза потухли.

– Помню когда-то давно на каждом углу было модно кричать о том, что все люди травмированы в той или иной степени, и что это важно, – она вздохнула и легла на холодный пол. Лежа на боку, вырисовывая что-то пальцем на полу, она продолжила: – Что признавать свою травму, говорить о ней, смотреть на мир сквозь призму своей травмы и понимать, что она влияет на тебя и твои решения – это важно. И почему-то, видимо в силу возраста, я наивно верила в это. Почему-то я не понимала, что если мне плевать на чужие травмы и проблемы, что если мне нужно как-то жить и разбираться со своим багажом, всем вокруг ровно так же наплевать на меня, и если им нужно знать о моих проблемах, то только с целью манипуляции и шантажа. Я не понимала, что разговорами о травме и ментальных отклонениях нас отвлекали от наших амбиций, лелея в нас позицию вечной жертвы, готовой открыто признавать свою неполноценность, мириться с ней и подставлять вторую щеку. Это только потом я осознала, что самое правильное отношение человека к человеку – настороженное и вежливое равнодушие с неусыпной готовностью атаковать при малейшем намёке на опасность. И всё же так устроен человек, что он ищет тепла и сочувствия. И я хотела, чтобы все вокруг превозносили и любили меня, но без взаимности с моей стороны. Я всегда была изгоем, моей семьёй был только ты. Я не доверяла никому, кроме тебя. Я находила в тебе то тепло, которого мне так не хватало, пусть и в странной форме. Что я всегда находила удивительным, так это способность человека приспосабливаться к новой норме, которую ещё вчера он считал невозможной. И я привыкала. И я распознала социальные коды и подходы, и я поняла, как очаровывать людей, как играть нужную роль. А потом не стало людей, и некому стало манипулировать нашими слабостями, как и мне стало абсолютно некем манипулировать. И к этому я тоже привыкла. Что бы с нами ни происходило в прошлом, это осталось в прошлом, как и все те люди, что влияли на нас с тобой.