Про трех старших отец говорил: «Отрезанные ломти», поскольку жили они уже самостоятельно. В отчем доме из детей остались только Григорий, Михаил и младшая Оленка вместе с отцом, мамкой и старенькой бабушкой Ириньей.
И этим утром девочка была абсолютно счастлива: умылась, помолилась, солнышко светит, сарафан красивущий, провиниться еще не успела и, может быть, бабушка ее за брусникой возьмет. Чем не счастье!
И Нина очнулась. От видения или сна осталось послевкусие счастья, которое таяло по мере возвращения памяти. Подсобка. Ступеньки. Труп?!
Стараясь не глядеть в сторону лестницы, выскочила, пролетела три зала, ворвалась в кабинет администратора и нажала на кнопку экстренного вызова охраны. Агентство располагалось через три дома от музея, поэтому два молодца одинаковых с лица в форме появились буквально через пять минут после вызова.
Ниночка взглянула на молодцев, вспомнила любимый мультик, представила, как они скажут: «Что – новая хозяйка – надо?» – и ее накрыла истерика, она начала хохотать, размазывая слезы по лицу.
Через несколько минут, стакан воды и пару салфеток она смогла дать показания, бессвязные и непонятные.
– Ладно, веди, показывай свой труп, – устало и снисходительно проворчал один из охранников.
– Труп не мой, а мужской, незнакомый. Может из конторы какой. Его, похоже, с чердака сбросили.
Они дошли до подсобки, молодцы отодвинули с дороги свою провожатую и первыми вошли в тесное помещение. Два недоуменных лица повернулись к пострадавшей:
– И где труп?
Девушка протиснулась между охранниками и удивленно уставилась на пустую лестницу. Потом подняла глаза вверх – крышка была закрыта.
– Ну как же, он здесь лежал, видите, ведра сдвинуты, они обычно не так стоят, и крышка закрыта, а была сдвинута. Вот здесь лежал. Скрюченный.
Парни синхронно развели руками и один из них снисходительно и как-то успокаивающее, как больному ребенку сказал:
– Шла бы ты домой, красавица! Привиделось что-то. Может от усталости, а может, употребляешь чего?
– Да как вы можете! Я такого страха натерпелась! А вы!
– Вот-вот, у страха глаза велики! – охранники, подталкивая сопротивляющуюся Ниночку, закрыли подсобку. Она обреченно шла, думая, что может, и правда показалось? А может, он совсем и не мертвый был? Очнулся, встал и ушел своими ногами? Ладно. Утро вечера мудреней.
Нина не помнит, когда начала не любить приходить после работы домой. Ее бы воля – оставалась бы ночевать на работе: в кабинете директора такой замечательный диванчик! Она однажды его опробовала, когда Леша напился и устроил дебош с рукоприкладством. Это было в День пограничника. Муж бил себя бутылкой в лоб, разорвал хорошую майку и дал Нине затрещину за то, что она не служила в десантуре, хотя сам в конфетно-букетный период рассказывал про стройбат. Тогда она еле-еле смогла незаметно улизнуть из дома, позвонила директрисе, и та разрешила переночевать у нее в кабинете – мало кто знал, что кабинет директора не имел сигнализации. Потом Оксана настаивала на освидетельствовании – благо шишка на затылке была ого-го! – и на разводе. Ниночка подумала-подумала и отказалась – ну, кому она нужна, куда пойдет, да и Леша чуть не в ногах валялся на следующий день, обещал, что больше ни-ни, и в любви вечной клялся.
Оксана Григорьевна поджимала губы куриной попкой, качала головой и молчала. Ниночка же думала, что старорежимная тетка ничего не понимает в семейной жизни, что муж обязательно перевоспитается, когда найдет работу. А сейчас это так, от скуки. Но на работе больше не ночевала. Когда Леша сильно напивался и буянил, она сбегала на улицу и бродила по ночам, пока муж не засыпал. Потом потихоньку прокрадывалась домой. И так до следующего раза.
