Узловые точки русской истории - страница 2

Вместе с язычниками и евразийцами свой национально-государственный идеал исповедуют и национал-большевики, подобно им основывая его на культе внешней силы государства. И для них тоже совесть остается на 22-м месте, а компетентность – на первом. Потому историческая Россия в ее совокупности неприемлема и для них (за исключением отдельных, вырванных и криво перетолкованных эпизодов), в особенности же – императорский период.

Любимая тема национал-болыиевицких идеологов, поддерживаемая и многими “правыми” православными, это “промасоненность” высшего слоя царской России, от которой нас якобы спасла опять-таки революция. Тщательно собирая компромат на всех видных деятелей русской истории, борцы с масонством дополняют отсутствующие факты вымыслами и фантазиями. Записанными в масоны (читай: в платные, тайные агенты сионских лож) оказалось множество выдающихся русских людей: все цари от Петра I до Николая II, многие герои и полководцы, включая М.И. Кутузова, писатели, историки, государственные деятели и т. д. Принадлежность же того или иного лица к масонству (действительная или предполагаемая) в соответствии с советской традицией рассматривается как несмываемое клеймо, как нечто такое, что полностью и отрицательно определяет человеческую личность и ее роль в истории. В последние годы нам усиленно внушается, что вся классическая русская литература была масонской, так же как и русская школа. Отсюда, в конце концов, выводится оправдание революции, покончившей с масонством.

В условиях широкой и подлинной свободы для творческой мысли в царской России в русскую культуру, действительно, проникло много западных не православных влияний. Многие деятели русской государственности и культуры, действительно, были увлечены и масонством, но впоследствии отвергли его. Да и степень посвященности в сатанинские глубины была весьма малой для огромного большинства русских «каменщиков», которые не имели должного понятия о тайной стороне и подлинных целях масонства. Увлечение масонством равнялось увлечению гуманизмом вообще, что, конечно, несравнимо с какой-то темной эзотеричностью или революционной борьбою. Практически все русские мыслители XIX века от И. Киреевского до К. Леонтьева и Л. Тихомирова прошли период увлечения Западом, но затем преодолели его. Притом сделали это совершенно свободно и сознательно (в царской России не было политруков, способных убеждать кого угодно в правильности курса партии). В полемике с западными учениями они и обосновали русский путь. Их произведениями мы назидаемся и доныне. Подобно и русская богословская школа по свободному убеждению, а не по синодальному циркуляру, к концу XIX века практически освободилась от влияний Запада.

В русской классической литературе, несмотря на наличие пустой беллетристики и не в меру критических произведений, содержится нечто весьма ценное, на что указывал еще митрополит Антоний (Храповицкий), а именно то, что она в лучших своих произведениях остро поставила вопросы нравственные. В этом проявились ее христианские корни. Для наших писателей того времени совесть и правда были важнее всего – и, вероятно, это сложно понять тому, кто этим категориям отводит у себя 22-е место. Привыкший заниматься абстрактной идеологией или сбором компромата вряд ли побоится того, что изгнание из школы русской классической литературы порвет еще одну (возможно последнюю) связь подрастающего поколения с исторической Россией.