Губы Люка находят мои, и я закрываю глаза.
Жесткая щетина вокруг его губ щекочет лицо. Но я едва ли это замечаю. Все мое внимание занимает поцелуй. Когда дело касается искусства целоваться, как определить, сколько движений – мало, а сколько – слишком много?
Внезапно я отчаянно пожалела, что не уступила мальчишкам в академии, не позволила себя «научить», когда они прознали, что прежде меня никто никогда не целовал. Но я ждала именно этого момента. И эти губы.
Но вот Люк отстраняется, а я ощущаю неловкость и неудовлетворенность. Все немного иначе, чем я себе представляла. Я не парю на крыльях. Сердце не трепещет в груди. Внутри меня некая отстраненность и… печаль?
Из дверного проема позади доносится тихое хмыканье. Люк оборачивается. Я ловлю на себе взгляд маминых глаз – того же орехового оттенка, что и у меня, – в которых застыли смешинки, и заливаюсь румянцем. Внезапно, усугубляя неловкость, начинает шипеть чайник, и по прилавку растекается кипящее сонное зелье.
– О! – Я бросаюсь вперед и принимаюсь наводить порядок.
Мама, смеясь, идет через комнату и помогает снять чайник с горелки.
– Люк, рада тебя видеть. Не хочешь остаться на завтрак?
– С удовольствием. – Люк ослепительно улыбается. Надеюсь, пока он будет набивать желудок, это его отвлечет от безумной идеи с отъездом. А насытившись, парень начнет мыслить более здраво.
– Мне нужно работать, – зачем-то напоминаю я.
– Нет смысла трудиться на пустой желудок. – Мама заправляет выбившиеся пряди огненно-рыжих волос, так похожих на мои, обратно в пучок. – Сделай перерыв, дочь-трудяга. Сейчас ты не спасаешь чью-то жизнь. Съешь лепешку и вареное яйцо. Всего-то минут двадцать.
– Одна из ваших лепешек… Звучит восхитительно, миссис Торрнет.
– Ханна, Люк, ты же знаешь. – Мама хихикает, и я закатываю глаза. – А теперь поднимайтесь наверх. Оба.
В центре стола разместилось блюдо лепешек с лавандой и апельсином. Просто немыслимо, сколько разных растений произрастает здесь, на острове. Слишком много. Наверное, такого не должно быть. Но главный водный источник острова протекает через саму Грань, и невозможное здесь становится весьма вероятным.
Отец сидит во главе стола. На кончике носа очки, он просматривает бумаги. Скорее всего, речи для сегодняшнего городского собрания.
– Доброе утро, Люк. – Отец даже глаз не поднимает. Люк появлялся здесь с тех пор, как мы научились ходить. И видеть его в этой кухне столь же привычно, как мамин чугунок или мой садик с травами в горшках на дальнем окне. – Удивлен, что ты зашел. – Он чуть медлит. – Хотя вы с Луэллой, как обычно, сегодня собирались в лес.
– Я решил, что мы управимся до восхода солнца. И я вновь вольюсь в ряды Хранителей, – вежливо произносит Люк, садится за стол и берет лепешку. К счастью, он молчит о том, что пытался меня украсть.
– А чем в такие времена заняты Хранители? – спрашивает мама, гремя позади меня сковородкой. Наша кухня длиной «в половину камбуза», как сказали бы моряки, отделана коричневым песчаником.
– Мама…
– Мы изо всех сил ищем Людскую королеву, – спокойно поясняет Люк.
– А ее, может, и вовсе нет, – фыркает мама.
– Ханна, – предостерегает отец.
– Это ведь правда, Оливер, ты и сам знаешь. Совет Кэптона так же бесполезен, как и Хранители. – Мама походит на кипящую воду, из которой вытаскивает яйца.
– Мы можем просто спокойно позавтракать? – умоляю я.
Сколько можно слушать о Хранителях, обвиняющих Совет Кэптона в излишней сдержанности? На их взгляд, пытаясь разыскать Людскую королеву, стоило настойчивей расспрашивать горожан. Совет же винил Хранителей в скрытности. Те якобы не поделились эльфийскими реликвиями или историями, которые могли бы помочь вернее опознать королеву.
