– Поэтому я и не мог выбросить тебя из головы. Я никогда не встречал таких глаз. Считал себя каким-то мутантом, что ли. В больнице, когда ты спасла моего сына, я просто не мог заставить себя смотреть куда-то еще. Думал, так не бывает.
– Мутантом?
– В школе у меня было такое прозвище.
Я запрокидываю голову и смеюсь.
– А меня называли ящерицей.
– Ящерицей?
– В начальной школе кто-то ляпнул, что колдунья превратила ящерицу в человека, но с глазами вышел конфуз. Так получилась я.
– Ящерица звучит обидно.
– Я сказала этому сказочнику, что до сих пор дружу с колдуньей, и, если он будет лезть ко мне и обзываться, я попрошу ее превратить его в лягушку или в червяка.
Настал его черед смеяться.
– А ты находчивая.
Смотрю на время.
– Мне действительно уже пора.
– Давай я поймаю тебе такси.
– Моя машина у полицейского участка.
– Тогда я тебя провожу.
– Я могу за себя постоять, – снова улыбаюсь.
– Не спорь. – Он помогает мне надеть куртку, надевает пальто и кидает несколько купюр на столик.
Мы выходим на улицу и неспешно идем рядом.
– Ты всегда работаешь так допоздна?
– Полицейские патрули работают в три смены, по восемь часов каждая. Первая – ночная – с одиннадцати вечера до семи утра, вторая – с семи утра до трех дня. И третья – моя – с трех дня до одиннадцати вечера.
– То есть, кто-то пожизненно работает лишь в ночь?
– Если есть желание, то да. Но, в основном, смены меняют между собой. Я отбила свое место в третьей. Пока не хочу ничего менять.
– Всегда было интересно, как люди приходят к тому, чтобы работать в полиции.
Поежившись, прячу нос в огромный шарф.
– Не знаю. Всегда хотела быть полицейским, – выпаливаю я.
Вот так. Наша первая встреча, а я уже обманываю его.
– Правда? Здорово. Тео теперь тоже хочет быть полицейским. Он так впечатлен тем, что вы сделали. Решил – это лучшая работа на свете. Вы помогаете тем, кто в этом нуждается.
– В нашей работе чаще нужно наподдать кому-то. Пусть подумает над профессией пожарного или доктора.
– Может, ты сама ему об этом расскажешь?
Опять прячусь в шарф, чтобы он не видел, как я расплываюсь. Боже, мне что, шестнадцать лет?
Не дождавшись от меня ответа, он останавливается и поворачивается ко мне. Я делаю то же самое. На улице темно, в свете фонаря вижу, как в его глазах горит внутренний огонек. Вновь испытываю непреодолимое желание стать мотыльком и сгореть в пламени этого огня.
– Салли, – наконец произносит он. – Я все это время думал о тебе. И сегодня думал, едва смог дождаться вечера. Я рад, что мы встретились, рад, что ты пришла в кафе. Я очень хотел бы встретиться с тобой еще.
Смотрю себе под ноги и носком ботинка ковыряю грязный стоптанный снег. Внутри меня борются две противоположности. Салли страдающая – та, что похоронила себя пять лет назад вместе с Сэмом – категорично отказывается продолжать это знакомство. А та Салли, которая хочет жить и быть счастливой, готова прямо сейчас упасть в объятия мужчины, стоящего передо мной, Первая говорит, что довольно этих попыток построить отношения, все равно выходит одна ерунда. Но вторая, воскрешенная и излеченная жизнелюбием Патрика, верит, что не все потеряно.
Надо мной звучит голос Чарльза – мягкий, в то же время сильный. Он проникает прямо в мое сердце и заливает его теплом. Звук его голоса помогает второй Салли одержать победу.
– Все в порядке?
– Да. Да, все хорошо.
– Мы еще увидимся?
Поднимаю на него глаза и чуть склоняю голову набок. Уголки рта сами тянутся в разные стороны.
