В альпийском сиянии - страница 7

– Из России, – как можно более старательно выговорил я, следя, чтоб слово «Раша» было похоже именно на название страны, а не на что-то еще. Откуда-то помнил о неких каламбурах, связанных с произношением слов «рубль», «мусор», «Россия», «мелочь».

В ответ оба доброжелательно промычали неопределенную ноту. Пожилой мужчина рассказал, что они из Австралии и сейчас путешествуют по Европе. Я слушал вполуха, даже и не глядя на говорящего.

– А я завтра уезжаю. В горы. Альпы. Знаете? Рядом с Италией, – зачем-то вдруг проговорился я, причем на английском, и тут же пожалел об этом.

– Да, конечно. Мы никогда там не были, но, должно быть, это красивейшее место, – охотно отозвалась дама.

– Думаю, что во Франции… из всей, может быть, Франции… А значит, и из всего мира. Для меня это одно из самых красивейших мест, – скомканно отозвался я и улыбнулся. Как умел.

На пару секунд повисла пауза.

– А вы учитесь тут, наверное? – спросил меня австралиец.

– Нет, сэр. Я уже все умею, – бодро выкинул я эту свою дежурную фривольную остроту, к которой обычно прибегал при знакомстве с французами, когда речь заходила о роде моих занятий. Сам себе удивившись, что сподобился так быстро перевести ее на английский.

Отзывался этой остротой не для того, чтоб отмежеваться от разговоров о том зачем я во Франции, а скорее для того, чтоб люди не чувствовали себя обязанными к скучноватым, пустопорожним переливам болтовни. Ну и давая тем самым понять, что я более-менее владею их языком и даже могу плосковато шутить на нем.

Австралийцы засмеялись, но как-то принужденно, а я немного успокоился. Мне тяжеловато давался этот разговор в силу того, что велся на английском. А переходить на французский, раз начав на английском, тем более что пожилой мужчина им не владел, мне показалось несколько невежливым. Мало ли – он приревновал бы меня к своей спутнице.

Раздал им по меню и заверил, что мой теперь уже бывший коллега сейчас подойдет. Пошутив напоследок что-то про то, что мои последние славные пятнадцать минут здесь подошли к концу, вернулся к стойке.

Как-то так, какие-то такие официантские интонации и ноты. Обед всегда и везде обрамлялся огромным количеством предписаний и ритуалов, многие из которых уже и не осознаются таковыми. Например, шутки. Шутки с курчавой бородой, над которыми я не засмеялся бы сам, но над которыми нельзя не посмеяться клиенту, потому что так положено и вы оба знаете это.

Шутки, сооруженные таким многослойным образом, что если тот, кого мои недавние коллеги называли клиентом, не улыбнулся с их загадочно-напряжной глуповатой поверхностности, то это звоночек о том, что возиться и угождать такому равно терять время. Ведь понятно, что такой вот элемент по ресторанам особо не ходит и чаевых от него ждать не приходится. Если тот, кого мои недавние коллеги называют клиентом, не выказывает намерения считаться с этикетом и ритуалами, то ему всем видом давалось понять, что уместней будет переместиться в заведение попроще.

«Осторожно, это очень вкусно». Или: «Воды? Но, мадам, вода – это для рыб. Может, вина?».

А отдельные такие еще и попросту не здороваются, воображая себя господами, а нас – бесплотными холуями, которых они жалуют своим визитом. Для таких мест нет и не будет. Хотя подобные элементы мне встречались тут довольно редко. Все-таки, как я смог убедиться сам, в этой стране практически любой труд почетен. Это в России до сих пор у многих, прозябавших доселе в грязях на селе, а потом несколько резковато поднявшихся со дна и оказавшихся, как им кажется, в князях, но забывших помыться, разрывает, по закону Бойля – Мариотта, заплывший ум за разум. Последний и диктует подобным элементам лихорадочно обосновывать и себе и окружающим свой статус. По поводу и без. Но это все «объясняемо», хотя и не «извиняемо».