Павлова затрясло от злости, но усилием воли он сдержал нахлынувший гнев, и спокойно сказал
– Попробую объяснить, раз Вы такой непонятливый? Как я уже говорил, уцелевшие пограничники ушли в лес, и я в их числе. Вермахт передвигался по дорогам, в основном на технике, и довольно быстро. Мы же пробирались лесными тропами и почти всегда в темное время суток. Во всех населенных пунктах стояли немцы, все дороги и даже тропинки были перекрыты. Без малого два месяца выходили из окружения. Вышли вдвоем, так как все из нашей группы погибли в перестрелках. И еще: мы пришли к своим с трофейным оружием, а не с пустыми руками, что тоже сыграло немаловажную роль при проверке
– Это объяснение никуда не годится! Окружением пытаются прикрыться многие, в том числе и предатели. Оружие могли и немцы выдать, как раз для прохождения проверки. Из старшего офицерского состава с вами кто был?
– Нет, никого не было, только рядовые…
– Ну вот, видите, почему я должен Вам верить?
– Когда мы вышли к своим, нас несколько раз допрашивал капитан из Особого отдела, значит где-то должны быть протокола допросов и заключительный результат проверки. Вы ранее сказали, что мое личное дело у Вас, вот и посмотрите…
– Ничего подобного в деле нет, никаких протоколов и никаких капитанов Особого отдела? Вы все придумали, Павлов, в то время тщательной проверки просто не могло быть, условия не позволяли.
– А Вы что, тоже были на фронте в сорок первом?
– Нет, не был, у меня другой фронт…
Громко стукнув дверью, зашел Корюхов, бугаи молча вышли…
– Федор! Что – либо интересующее нас, обнаружил в чемодане: записную книжку, какие-либо иностранные штучки?
– Все чисто: обычный набор вещей советского офицера приехавшего домой. Гостинцы родным, предметы личной гигиены армейского образца, фотографии матери, жены и ребенка. Китель и награды ты сам видел, удостоверения на них в кармане. В общем, ничего для тебя интересного в чемодане не нашлось. Да, еще две пачки приличных папирос и пара коробков спичек. Я думаю курево и спички капитану можно вернуть, в камере пригодятся. Домой ты его, конечно же, не отпустишь, знаю я твою хватку.
Утолщения под кителем майора уже не было
«Точно вынес пистолет из кабинета. Свой майор, фронтовик. Но ради чего он рискует? Это уже должностное преступление, наказание за такие вещи серьезное. И как он попал в этот сучий дом – нужда заставила, или партия направила? А недомерок его уважает, и похоже побаивается…»
…итак, Павлов, вернемся к нашему разговору. Вы утверждаете…
И еще больше часа следователь добивался от Павлова признания в несуществующих грехах. Тряс перед его лицом потрепанным кусочком картона без фотографии, с едва различимыми надписями и жирным номером на уголке, угрожал побоями и расстрелом.
А майор Корюхов ему больше не мешал, он шуршал бумагами за вторым столом и лишь изредка ободряюще поглядывал на Павлов, подмигнул два раза, дескать – «держись на своем».
Павлову же признаваться было не в чем, и он упорно доказывал свое… – Да, был я в окружении, но через два месяца все же вышел к своим. Капитан из Особого отдела проверял меня по всем правилам того времени. После проверки был направлен в действующую часть. Нет, в штрафном батальоне не был, не удостоился такой чести. В соседях со штрафниками стояли, я этого не отрицаю, даже не один раз стояли, а что в этом такого? Штрафные батальоны были на всех фронтах, многие с ними соседствовали…
