Кто-то пешим ходом в городище явился. Коли путь не далек, почему не размяться на свежем воздухе. Многие же конно прибыли. Кто верхами, кто на повозках. Пришлось на околице коновязи сооружать, чтобы не разгулялась скотина по полям да не изувечила посевы.
К полудню не только площадь, но и все деревья и крыши изб, что по ее кругу стоят, народом забиты были. Те, кто в поединках участие примет, у головы в избе от народа скрыты до поры. Нечего зря глазеть ранее положенного часа. Всяко бывает. Народ чужой пришел. Может, кто и порчу напустить наладит. Береженного, того и боги берегут.
Шумит народ полудня дожидаючись. Кто-то об заклад бъет за своего избранника; кто-то спорит о том, явится ли им топор, и каким он будет; кто-то товар, из дальних краев прихваченный, во всю глотку нахваливает потому, как нет такого нигде боле. Детвора, деревья словно воробьи облепившая, о своем щебечет, глотки надрывая, иных перекричать стараясь.
Такого шуму городище не слыхало ни в какие времена.
Видать, и богам интерес явлен, отчего это людишки там криком надрываются, покою не дают, их поминая в спорах своих. Затихла природа, замерла. Даже лист на деревьях не шелохнется. А солнце к зениту таким ярким катит, словно должно подсветить небожителям зрелище их заинтересовавшее.
В лучах солнечных, словно в золотой реке, плещется изваяние Хорса, сотворенное когда-то ушедшими в иной мир умельцами из могучего дуба и установленное на самом высоком месте, где капище его и где несет ему верную службу с незапамятных времен ведун Осок. Ведун стоит сейчас подле валуна в ожидании возврата деяния рук Хорсовых. Белое одеяние его и белые же волосы на фоне черного камня как бы разделяют собой границу между черным злом, сотворенным век назад, и светлой надеждой, которая в этот момент легла на сердце каждого, явившегося на площадь.
Привыкший ко всяким оборотам и твердо уверенный, что все произойдет так, как было наречено, Осок ощущал некоторое, ранее не ведомое ему волнение. Недолог срок и уж скоро тень, бросаемая валуном на площадь, исчезнет совсем. Наступит полдень. И тогда… Хотя и ведет Осок частые беседы с божеством, которому служит, то никак не идет в сравнение с тем, что придется явно ощутить его собственно ручное творение. Беседы то идут не наяву. Мысленно вопросы задает. Мысленно ответы получает. А тут… Ему предстоит принять топор с валуна, он вместе с головой будет вручать его наиболее достойному. Знает, что выбор Хорсом сделан. Только не ведомо, как отнесется к происходящему Повелитель Нави. Не устроит ли и ныне каверзы какой поперек зарока. Остальные боги не должны допустить такого.
Не должны! А коли увлекутся чем иным и не узрят в нужный момент чего?
А тень все короче и короче. Совсем маленькая полосочка. Воздел Осок правую руку с посохом над головой. Затих народ на площади в раз. Словно кто отрезал все звуки. Казалось Осоку, что всем слышно, как бьется взволнованно в груди его сердце. Нельзя чтоб слышали! Ведун права не имеет на сомнение и волнение. Народ должен верить в силу и прозорливость его. На тон он и ведун.
Как только пропала последняя полоска тени у валуна, как на верхней площадке его засверкал отраженными солнечными лучами заветный топор. Ахнул народ и вновь тишина нависла над площадью. Замерли все в ожидании того, что теперь происходить будет.
А Осок, переложив посох в левую руку, правой потянулся к топору. Ухватился за кованное железными кольцами топорище и легко, без напрягу всякого, поднял топор, который видом своим показывал, что не для руки седовласого старца кован был.
