Лицо судьи сурово.
– Мы не торгуем с еретиками.
– Но будете, – говорит генерал. – Потому что это только начало. Думаете, я один? Единственный англичанин, который прибыл сюда, чтобы избавить вас от драгоценностей, унизывающих пальцы, от зерна в ваших амбарах, от сокровищ в ваших трюмах? Пока мы беседуем, королева Англии готовит флот. И если ваш король не даст нам лицензии на торговлю, мы пройдем по моему новому маршруту и заберем все серебро. Вы больше не сможете считать этот океан своим испанским озером.
Он откидывается назад, чтобы добраться до мешочка на поясе, и достает огненный опал.
– Красивый, не правда ли? – Он вертит камень, чтобы поймать им свет. – Я забрал его у одного из ваших соотечественников. Драгоценность из коллекции вице-короля. Теперь он мой. Посмотрите, как сияет на нем лик Господа нашего! Воистину, он чудесен.
Судья смотрит на него с яростью.
– Опал, – продолжает генерал, – из всех камней мой самый любимый, потому что объединяет в себе все цвета. – Драгоценность сверкает и переливается, огненные и золотые лучи будто брызжут из пальцев. – И я вижу, что в Новой Испании их в избытке.
– Как уместно, что они вам так нравятся, – плюется судья. – Опал – камень воров.
– Правда? – смеется генерал. – Я не знал.
Кэри откашливается и декламирует, воздев глаза к потолку:
* * *
Я зоркостью владельца наделяю,
А простакам так отвожу глаза,
Что грабь их смело хоть средь бела дня —
Ты можешь положиться на меня.
* * *
– Спасибо за декламацию, Кэри, – кривится генерал. Он кладет опал на стол. – А теперь не будьте дураком, пишите письмо. Я должен доставить его королеве. Можете сказать вице-королю, что вас вынудили, приставили нож к горлу, для меня это не имеет значения.
– Кстати, вот и нож, – Диего достает из ножен на бедре кинжал. – Если это поможет вам писать быстрее.
Судья косится на кинжал. Винтер дает ему пергамент, перо и чернила. Алькальд яростно пишет, то и дело взглядывая на Диего, который поигрывает кинжалом, пробуя остроту лезвия на столешнице.
– Вот и молодец, – кивает генерал.
Падре из Уатулько до сих пор не произнес ни слова. Его взгляд мечется от судьи к генералу, чтобы подгадать, когда можно будет вмешаться, не подвергая себя опасности.
– Но церковные облачения, – начинает он. – Реликварии! Дароносица! Мы должны… можно ли вернуть их?
Триумфальная улыбка генерала вянет мгновенно. Он резко выбрасывает руку, словно хочет ударить священника. Но вместо этого срывает четки с его шеи.
– Зачем ты носишь это? – он бросает четки в угол и плюет на них.
Испанцы в ужасе. Я тоже.
– Да! – кричит генерал. – Вы и впрямь должны быть огорчены. Вы не христиане, а идолопоклонники! И это нас вы называете еретиками? Вы, затворившие во тьме свет Евангелия!
Священник поднимает глаза на ревущего от ярости генерала. Он трогает шею – сорванные четки содрали кожу.
– Ты смеешь говорить со мной о своем облачении! Реликвариях! Потире! Да вы поклоняетесь этим вещам вместо Спасителя нашего, Христа!
Англичане кивают и стучат по столу.
– Верно! Паписты! Монахи! Римские шлюхи!
Все, кроме капеллана. Флетчер смотрит на сломанное распятие. Его руки подрагивают, лежа на столе, пальцы снова и снова сжимаются в кулаки.
Генерал, кажется, собирается продолжить орать, когда его останавливает стук в дверь. Входят мальчики с блюдами. Улов со складов Уатулько оказался хорош. Жареная курица и бекон, свежая свинина вместо солонины, кукурузный хлеб, фасоль и зелень, тушенные с перцем и специями, кокосовые орехи, дыни и бананы.
