– Вот видишь; я ведь так и советовал.
– Знаю, и, если бы нам не нужно было ехать дальше на юг, я бы так и сделал, но я рассчитал, что дорога отняла бы у нас много времени и мы недолго могли бы побыть с детьми. Но, сказать тебе правду, это Хамис натолкнул меня на мысль привезти их сюда. Соскучился, говорит, по ним и был бы очень рад, если бы я его за ними послал. Он очень привязался к ним. Да и неудивительно…
– Конечно. Хотя у Стася много недостатков, но в общем у него хороший характер. Он никогда не лжет, потому что очень смел, а лгут только трусы. Энергичным он тоже будет. Вот если бы я мог быть уверен, что он сможет быть и рассудительным, тогда я был бы спокоен, что он не пропадет.
– О да, несомненно. Но что значит рассудительность? Разве ты в его возрасте был рассудителен?
– Должен сознаться, что нет, – ответил, смеясь, пан Тарковский, – но, пожалуй, не был самоуверен, как он.
– Это пройдет. Пока что можешь быть счастлив, что у тебя есть такой мальчуган.
– Да и тебе, со своей милой крошкой Нель, не приходится мне завидовать.
Дальнейший разговор прервали сигналы, означавшие приближение поезда. Через минуту в темноте показались огненные глаза локомотива, послышался свист и тяжелое пыхтящее дыхание.
Ряд освещенных вагонов проскользнул вдоль платформы, дрогнул и остановился.
– Я не видел их ни в одном окне, – сказал мистер Роулайсон.
– Может быть, они сидят где-нибудь глубже; сейчас они, наверно, выйдут.
Из вагонов стали выходить пассажиры, но это были преимущественно арабы, так как Эль-Фахен, кроме прекрасных рощ из пальм и акаций, не представляет ничего интересного. Детей не было.
– Хамис или не поспел на поезд в Эль-Васта, – заметил с оттенком недовольства пан Тарковский, – или проспал после ночного путешествия; теперь они, наверно, приедут только завтра.
– Возможно, – ответил с беспокойством мистер Роулайсон. – Но, может быть, кто-нибудь заболел.
– Стась сообщил бы тогда телеграммой.
– Кто знает, может быть, телеграмма ждет нас в гостинице?
– Пойдем.
Но в гостинице не было никаких известий. Мистер Роулайсон начинал все больше волноваться.
– Знаешь, что еще могло случиться, – сказал пан Тарковский. – Если Хамис проспал, то он, наверное, не признался в этом детям, пришел к ним только сегодня и сказал им, чтоб они ехали завтра. Перед нами он будет оправдываться, будто не понял наших распоряжений. На всякий случай я дам Стасю телеграмму.
– А я протелеграфирую мудиру Файюма.
Обе телеграммы были отправлены. Не было еще достаточных причин для беспокойства, но в ожидании ответа оба инженера плохо провели ночь и рано утром были уже на ногах.
Ответ от мудира пришел лишь часов в десять. Он сообщал:
«Справлялись на станции. Дети выехали вчера в Гарак-эль-Султани».
Легко понять, какое изумление и гнев охватили обоих отцов при этом неожиданном известии. С минуту они смотрели друг на друга, как бы не понимая слов телеграммы. Наконец пан Тарковский, отличавшийся большей порывистостью, ударил по столу и проговорил:
– Это проделка Стася! Но я отучу его от таких глупых шалостей.
– Я не ожидал этого от Стася, – ответил отец Нель.
Но минуту спустя он задал вопрос:
– А что же Хамис?
– Или не застал их и не знает, что ему делать, или поехал за ними.
– Я тоже так думаю.
Через час оба отправились в Мединет. В палатках они узнали, что погонщиков верблюдов тоже нет, а на станции им подтвердили, что Хамис уехал вместе с детьми в Эль-Гарак. Дело представлялось все непонятнее, и выяснить его можно было только в Гараке.
