В дельте Лены - страница 41

На рассвете ветер стих, волнение улеглось, но сами мы представляли собой унылое зрелище. На лицах каждого были написаны все страдания, которые он перенёс этой ночью; верёвки замёрзли и покрылись инеем, а всё в лодке было покрыто снегом толщиной в несколько дюймов. Холмы и отмели, которые несколько часов назад были зелёными и чёрными, теперь сверкали в своём зимнем одеянии; всё вокруг так изменилось, что мы едва могли различить вчерашние ориентиры. Тем не менее, мне казалось простым делом вернуться туда, откуда мы пришли. Мы шли по компасу на юго-восток, соответственно, надо просто идти обратно на северо-запад. Но разнообразие мнений по этому поводу было таким поразительным, что я позволил каждому высказаться по этому поводу. Оживлённое обсуждение продолжалось почти до полудня, когда берег вдруг показался мне очень знакомым, и я решил причалить и приготовить ужин из чая и рыбы. Вскоре у нас ярко пылал костёр, и пока одни готовили ужин, другие, которые особенно яростно спорили о нашем местоположении, пошли на разведку и за первым же мысом обнаружили хижины Малого Буор-Хая. Всё, что заслуживало называться дичью, давно покинуло окружающую нас местность, а с выпадением снега и замерзанием озёр те немногие утки и гуси, которые дождались, наконец, когда поднимется на крыло их запоздалое потомство, теперь летели на юг отдельными парами или небольшими стайками. Только чайки и другие падальщики парили в вышине и с вожделением и надеждой смотрели на наши страдания. Поев, мы двинулись дальше и ближе к вечеру, приблизившись к мысу, с радостью увидели наших туземцев, бегущих нам навстречу. Они помогли нам вытащить лодку на берег через за́берег, образовавшийся за последние дни. Теперь их было четверо, к ним присоединился старик, которого они представили нам, как своего вождя, называя его «староста», «командир», «тятя» и тому подобное. Он стоял пред нами с шапкой в руках, повторяя: «Здрасте, здрасте».

У меня, Лича, Мэнсона и Лаутербаха были так сильно обморожены конечности, что мы передвигались на четвереньках; Бартлетт, Коул, Ньюкомб и другие, хотя и получили серьёзные повреждения, не были такими калеками; в то время как Даненхауэр и Инигин пострадали меньше всего. Туземцы помогли нам добраться до хижины, где у них ярко горел костёр и был хороший запас рыбы и оленины. Увидев в наших руках чаек, которых подстрелил Ньюкомб, они заявили, что они не годятся в пищу, и вместо этого дали нам рыбу. Я никогда не мог понять, почему они не едят чаек, когда им так часто приходится прибегать к еде гораздо более отвратительной. Я помню, что кто-то в кают-компании «Жаннетты» утверждал, что молодые чайки продавались на рынках больших портовых городов Соединённых Штатов и считались большим деликатесом среди местного «высшего общества». И хотя я готов лично заверить, что есть вещи и более неприятные, в чём мы могли удостовериться, путешествуя в этих местах, я всё же предлагаю не есть чаек или других падальщиков, когда доступна лучшая еда.

Я добавил к ужину ещё один чайник чая, который туземцы обожали, а затем принялся рассказывать старику о нашей крайней нужде и страстном желании найти дорогу в Булун или какое-нибудь другое поселение. Он всё понял и объяснил, что после сна мы все отправимся в некую деревню. Я попытался убедить его проводить нас прямо до Булуна, но тут он был согласен со своими молодыми товарищами, что это невозможно из-за нехватки еды и одежды, и быстрого образования льда на реке. Я уже был полон решимости во второй раз применить насилие и во что бы то ни стало добиться своего. После нашей безуспешной попытки найти проход вверх по реке я уже обещал свои людям, что я вернусь, возьму в плен туземцев, захвачу их лодки и заставлю провести нас в Булун. К счастью, необходимость принуждать к послушанию отпала, потому что на следующее утро после завтрака мы отправились в путь. Прежде чем отчалить, надо было проинструктировать старика Василия, чтобы он избегал отмелей, так как наш вельбот имел гораздо большую осадку, чем их небольшие лодки. Бартлетт объяснил суть дела, показав ему насколько ватерлиния нашей лодки выше, чем их. Василий всё понял, и в доказательство этого сделал ножом отметку на своём двухлопастном весле, предварительно измерив им расстояние от земли до указанной ватерлинии на вельботе. Мы оценили такую сообразительность и с тех пор полностью доверяли нашему новому лоцману. Я снова начал разговор за то, чтобы мы поплыли сразу в Булун, но встретил такой же решительный отказ. Туземцы сказали, что тогда холод, лёд и голод неминуемо настигнут нас и нарисовали на снегу схему течения реки с указанием деревень, в которых мы должны будем останавливаться, и закончили нашу дискуссию, показав трагическую сцену смерти. Итак, взяв с Василия обещание, что когда-нибудь мы всё же доберёмся до Булуна, мы наконец отправились в путь.