Каннибализм двадцатого столетья
Одет в благопристойные одежды,
И получая шанс на долголетье…
Лишает город призрачной надежды
На то, что пыль исчезнет, как угроза…
И улицы отчистятся от гноя…
А в чистых душах, расцветая, роза
Не задохнется в августе от зноя.
Останется в стихах и песнях ива -
Не символом прошедших поколений,
Не отголоском грустного мотива,
А сенью для любви и вдохновений.
Высмеивает критика-служанка
В стихах поэтов ивы, звезды, розы…
Но жить без них не может горожанка -
Поэзия, глядящая сквозь слезы…
«Утро туманное, утро седое…»
В густом, молчаливом тумане
Забылась родная земля,
Как женщина в легкой нирване,
В спасающем душу обмане,
Губами едва шевеля.
Едва поднимаясь со вздохом
Молочною грудью полей
Над сумрачным, путаным лохом,
И телом, согретым под мохом,
Касаясь корней тополей,
Касаясь невидимой сути,
Начала зеленых начал,
Как вспышки в таинственной мути,
Как легкости в тяжести ртути,
Как крика, который молчал,
И вот прорывается к слуху
Из тяжкого гнета тенет,
Подобный могучему духу,
Но слышный не каждому уху.
И веришь, – забвения нет.
Пока в молчаливом тумане
Живая вздыхает земля,
Ты – крылья спаливший в обмане, -
Спасаешься в легкой нирване,
На милые глядя поля.
Современные города и души
Фиолетовые ленты равнодушья -
Улицы, проспекты городов,
Смогом, толпами доводят до удушья,
Вырванными легкими садов
Слабонервных бьют под самый дых,
Чуткость прячут заживо в бетоне
Мекки и Раввены молодых
Проституток и воров в законе.
Душные хранилища любви,
Веры и надежды – книготеки,
СПИДа вакханалия в крови,
АнтиСПИДа дефицит в аптеке.
Замурованные кельи нас калек,
Жалких жизней-наказаний сроки…
Стыд перед потомками навек?
Или мзда за горькие уроки?
Все сочтут и вычтут города…
Счет души компьютерной измерен!
Ну, а настоящей – никогда,
Ей – босой и сельской – буду верен.
Птицы
Нет для вольного ветра и света границ.
Нет кордонов для певчих, стремительных птиц,
Для крылатых и царственных лебедей…
Почему же границы – для вольных людей?
Или мы не вольны? Наша вольность – обман?..
Встал над грудью волны беспросветный туман.
Слышу скрип допотопной чеченской арбы:
Не шути так, поэт, мы – простые рабы.
Кто-то выдумал сказку про вольных людей,
Перепутав с людьми золотых лебедей,
Посмотри, как под солнцем их крылья горят!
И без слов о свободе своей говорят:
Люди, вы, ваша жизнь – за забором,
За кордоном, с большим и надёжным запором.
И пока есть границы и этот забор,
О свободе и братстве смешон разговор!
Ранняя весна у Шексны
Фиолетовый, рыхлеющий,
Подогретый солнцем снег,
Словно старый муж дряхлеющий,
Жалость вызвавший и смех
У безжалостной капризницы,
Веселящейся весны…
Слезы, словно камни в ризнице…
А глаза жены ясны.
Возбуждает ревность взглядом,
Жжет слабеющую грудь,
Полнит душу горьким ядом,
Открывая жизни суть:
Он умрет, она живая
С соловьями будет петь!..
Мысль, как рана ножевая,
Мука тяжкая – терпеть,
Представлять в зеленом шуме
Ликование весны….
Смолк в последней, грустной думе
В голой роще у Шексны.
Из восточной тетради
Поезда гремучая змея,
С золотистой чешуёй из окон,
Прожигала ночи чёрный локон,
Вслед гудку шипела: «Азия…»
Родины покинутой мотив -
В опалённых ветках биюргена.
Родина томилась в шифре гена,
Шум зеленой жизни затаив,
Словно нежность – в твёрдости души,
Словно песню в немоте курганов…
Мне её напел акын Курбанов,
Струны сердца трогая в тиши.
Плакала пророчица-домбра
О конце трагическом Арала
И о том, как время покарало
