– Ну хотел – не изнасиловал же. С теми, кто погром учинил, знакома?
Я покачала головой.
– А чего они тогда хахалю твоему рёбра переломали?
– Он мне не хахаль. Он хотел…
– Ага, слышал, – он щёлкнул языком, – так сучка не захочет, кобель и не вскочит. Обиделась на что-то и позвала друзей, а они переборщили чутка с твоим ухажёром.
– Никого я не звала! – злость стала просыпаться во мне из-за таких слов. Поверить не могу. Тот, кто должен защищать, сейчас в открытую насмехался надо мной и обвинял в сговоре. – Трое каких-то сидели на лестнице этажом ниже. Может, это они… Я мимо пробежала. Лица… лиц не запомнила. Они же и мои деньги украли! Всё, что я копила… всё, что у меня было. Как вы можете думать, что это я их привела?
Лёгкие сводило спазмами, и я заикалась от отчаяния, чувствуя, как пылает от гнева лицо.
– Вы лучше этого урода допросите, как он мне в трусы лез! Сучка не захочет! – я вскочила с места, с грохотом повалив табурет. На звук тут же прибежали девчонки. – Так не захотела! За что получила по лицу, а он… он…
Я больше не могла держать слёзы в себе. Если я думала, что они иссякли, то глубоко ошибалась.
– Я хочу написать на него заявление!
Но мужчина спокойно и цинично смотрел на меня, всё с тем же ледяным спокойствием сидя на месте. Подождал, пока моя истерика чуть сойдёт, и тихим тоном, будто разговаривая с умалишённой, продолжил:
– Значит так, твоё бабло скорее всего уже спущено на наркоту и девок. Так что можешь написать на них заявление, но деньги тебе не вернутся – это сто процентов. А вот про соседа твоего, – он снова прищурился и ухмыльнулся, – я же вижу, что он мальца перепил. Ну, с кем не бывает – чёрт попутал. Так ничего же не случилось. Ну чего ты жизнь портить ему будешь? Его и так отмутузили на совесть. Считай, вселенная за тебя сама отомстила.
Не хотелось верить во всё, о чём читала. О том, что в полиции отговаривают писать заявления на насильников, и как мужчины отмазывают других мужчин. «Чёрт попутал» – вот как у них это называется? А если бы я была чуть послабее, то лежала бы на полу под пыхтящим боровом, не в силах ему помешать. Раздавленная, растоптанная как снаружи, так и внутри.
Едва сдерживаясь, чтобы не дать этому представителю власти в его ухмыляющуюся рожу, я прошла через кухню мимо шокированных от услышанного подруг. Юлька тихонько меня позвала, но я никак не отреагировала. В комнате стала с остервенением подбирать вещи и складывать одежду в рюкзак.
Не могу здесь оставаться! Эта комната буквально кричала от отчаяния, или это была я, взывающая в немом вопле.
– Ты куда? – побледневшая Юлька стояла в дверях, наблюдая за мной.
– Куда-нибудь.
– Он тебе что-то сделал?
– Не успел.
Ком стоял в горле, и больше на её вопросы я не ответила, как она не выспрашивала.
– Постой! Не горячись! – Юлька встала передо мной, пробуя обратить на себя внимание, пока я выискивала свой телефон. Каким-то чудом мой старенький мобильный остался в сумке вместе с паспортом. – Тебе нужно отдохнуть, подумать, успокоиться. Ну куда ты сейчас пойдёшь? Давай я тебе чай заварю.
– Да как ты не понимаешь? – не сдержалась я. – Не могу здесь оставаться! Эти стены давят и только хуже делают. А они, – я указала в сторону кухни, где остался полицейский, – они же ничего не сделают. Не могу, Юль.
– Только не сорвись, прошу тебя, – она ухватилась за мои плечи. В её глазах смешалась тревога и жалость. Вот дурёха. Подумала, что я вернусь к старому. – Слышишь? Подумай о Паше.
