В едином ритме. Три повести - страница 4

А она всегда устраивала в мой день рождения праздник. Пекла торт, покупала мне что-нибудь из вещей (которые я без угрызения совести потом носил) или книги, или билеты на концерты моих любимых групп. Дети украшали дом и были наготове, когда я спускался на завтрак, вручали рисунки. Они всегда поздравляли меня все вместе, как будто у нас была настоящая семья.

Зато я устраивал праздники себе. В сауне, под водку, с девушками – молодыми, эффектными, готовыми на всё ради денег.

Конечно, проще было уйти. Но я люблю мужа. Он отец моих детей. И дети его любят, даже несмотря на то, что пока так к нему и не пришли.

Я не могла оставить его без поддержки. Хотя понимаю, что мне самой без него было бы легче – и раньше, и сейчас.

Есть человек, который обожает меня. Мы встречались ещё в школе, больше тридцати лет назад, а он до сих пор не женился. Если бы я только сделала шаг навстречу, знаю: он носил бы меня на руках. Помогал бы с домашними делами, в отличие от мужа. Мне действительно было бы с ним легко. Я каждый день чувствовала бы себя любимой. Но я бы не любила. А давать для меня – не менее важно, чем брать.

Раньше, когда слышала о прикованных к постели, страшно было даже представить это. Такое несчастье – лежать, не имея возможности двигаться. Думала, что если подобное произойдет со мной, лучше умереть, а если парализует близкого человека – гуманнее помочь ему уйти из этой мучительной жизни. Но сейчас виню себя за те мысли.

Мы должны оставаться с любимыми столько, сколько возможно – до самого конца. Пока дух человека живёт в этом мире, пока открываются его глаза, пока чувствуешь его мысли, он несёт в себе свет, он нужен этому миру. И, главное, он нужен семье.

Сейчас, даже несмотря на то, что мой муж прикован к постели, не разговаривает, не ходит самостоятельно в туалет, у меня всё ещё есть муж. Я могу кормить его, заботиться, думать о нём, гадать о чём же думает он (хотя после стольких лет совместной жизни я уже почти в любой момент знаю его мысли).

Понимаю, что ему больно, что он чувствует себя виноватым, что не хочет, чтобы я продолжала мучиться с ним. Но он не понимает, насколько важно для меня то, что он рядом – живой, хоть и раздавленный. Я всё сделаю, чтобы он снова ходил, чтобы смеялся, чтобы вспомнил, что любит меня.

Помню, дочь как-то пришла с актёрского кружка с вшами (оказалось, и в двадцать первом веке такое бывает). У неё были тогда красивые длинные чёрные волосы. Ей было лет 10. Жена и дочь что только ни делала, чтобы избавиться от паразитов. Месяц бились с ними. Средства разные, шампуни, специальный гребень, которым вычесывали гнид. Жена переживала тогда сильно. А я только шутил – ни разу не прикоснувшись к волосам дочки.

А сын однажды вернулся из школы расстроенным – учитель был уверен, что у него нет отца. Я же ни разу на родительских собраниях не появлялся. Мальчик переживал: любил папочку, которому дела до его учёбы не было.

Моё время с детьми ограничивалось развлечениями. Я возил их в кино или на каток, иногда встречал из школы, целовал перед сном. Я сам с ними отдыхал.

Всё остальное делала жена. Готовила, убирала, стирала, гладила, собирала детей в школу, учила с ними уроки, и работала (она главный бухгалтер).

После работы жена возвращалась исправно вовремя, чтобы успеть к моему приходу приготовить ужин, а я возмущался, если два вечера подряд мы ели одно и то же блюдо. Она кормила нас всех завтраками, а я делал ей замечания. Помню, я был как-то в плохом настроении (очередная любовница морочила мне голову) и за завтраком обвинил жену в том, что яйцо переварено – желток в нём был, якобы, не той консистенции, как я люблю. Я громко выругался и бросил яйцо через всю комнату в урну, но промахнулся и яйцо, разбившись, испачкало стену. Дети испугались. Жена, скрывая от них слёзы, принялась убирать мусор и вытирать грязь. А ведь ей до работы нужно было ещё успеть завезти детей в школу.