В этом мире, в этом городе… - страница 12



Все ли ангелы идут с губами в землянике?
Крепдешинами дыша сквозь хвойные шкафы?
И ты девочка ещё, и на толчке цыганок крики:
«Мальчики! Шарфы! Шарфы! Шарфы! Шарфы! Шарфы!»
Шар воздушный голубой. Лошадка. Голуби. Брусчатка.
Николай Васильич Гоголь барышню крадёт!
Встанем в кухоньке, славянка, и научимся прощаться,
и любить, и ладить ёлочке поклоны: до свиданья, Новый Год!
До свиданья, Рождество! Вот скоро предавать Рождённого,
и пустым постом разлуку искупать.
… Как ходила ты вкруг сахара вкруг жжёного,
как щекоткой роз вдруг жёгся Исфахан!
Ты да я, да мы с тобой – что стоим в небе, где возы с трещотками,
где воланы юбок раздражают нюх вола —
в сине-бело-золотое, в воскресение фарфоровое прощёное,
разлетаясь по паркетам по вощёным, да обнимемся дотла.
Шарф апрельский твой смешной. Губная гансова гармоника.
Что хотел в лесах твоих найти он: Родины? Тоски?
…С тараканом хохоча, в долбленой доньке дочка моется,
восхищённо поднося Катюньке куколке соски.

Доля

Вечерами тоска глухая
в государстве узкоколейном…
Ах ты, доля моя сухая —
запиваю тебя портвейном.
Выйдешь, пьяненький, в чисто поле —
тишина стоит, как проруха.
Хоть бы дождик случился, что ли!
…В мире пусто – как в горле сухо.
Ах, как сушит тоска предместий
сердце, ищущее вход в город!
Для взыскующего Невесты
жажда – много страшней, чем голод.
Нимб сатурновых полнолуний,
сушка, фенька, кольцо, прореха…
«Есть ли край?» – говорю Миуне.
«Рай, рай, рай…» – отвечает эхо.
Детской слёзкою затихая,
как в подол, утыкаясь в камни…
Даже кровь, как вода, сухая
в необласканной Богом Кане.

Николай Алешков

Август в Лаишеве

Птиц щебетанье в прибрежных кустах,
тёплого ветра душистые волны
и поцелуй на желанных устах
то ли на Каме, а то ли на Волге[3].
Что ещё надо? Люблю тебя, жизнь!
Лето уходит, свечой догорая.
Ангел небесный, ещё покружись,
в прятки с листвой на закате играя.
Ты от напастей меня бережёшь,
нежно потворствуя райским забавам…
Вдруг пробежит августейшая дрожь
по перелескам, по волнам и травам.
Первые капли грибного дождя
забарабанят по листьям капризно.
Что я запомню, навек уходя
от берегов «задремавшей Отчизны»?
Птиц щебетанье в прибрежных кустах
то ли на Каме, а то ли на Волге
и поцелуй на желанных устах.
Долгий…

«К чистому морю (такая история)…»

Да, скифы мы…

Александр Блок
* * *
К чистому морю (такая история)
манит и манит меня Евпатория.
За Евпаторией степи ковыльные,
древние тропы – забытые, пыльные.
Там археологи (времечко летнее),
пыль разгребая, разбудят столетия.
Здравствуй, прародина, скифская вольница!
Ветром развей мне волнистые волосы.
Что же припомнится? Все мы язычники.
Это потом – голубые наличники
в сёлах славянских за Камой и Волгою,
утро в лугах – сенокосное, волглое…
Память уносит под солнце палящее —
конницу вижу, над степью летящую.
Крики гортанные, стрелы калёные,
потные кони, как море, солёные.
Землю охаживать – дело не царское.
Непререкаема воля татарская.
Эй, полонянка! Зря смотришь с опаскою.
Будь мне наградой! Не силой, а ласкою
я понесу тебя к морю жемчужному,
к небу высокому, звёздному, южному…

«Вдруг всплывут, как Атлантида…»

* * *
Вдруг всплывут, как Атлантида,
эти терпкие слова:
Тарханкут, Керкинитида…[4]
Солнцем выжжена трава.
«Что-то слышится родное», —
говорю я невпопад…
Степь, гудящая от зноя
ровным стрёкотом цикад,
степь, пропахшая, как ладан,
море – жемчуг, бирюза.
И заглядывать не надо
вам в счастливые глаза.
Я бродил вдоль побережья,
словно древний человек.