В этом мире, в этом городе… - страница 28

Среди настоящих поэтов людей, не умеющих думать, нет.

Философская лирика Фёдора Ивановича Тютчева – глубока она или нет, это другой вопрос – формально сделана довольно просто. Советский поэт Николай Николаевич Ушаков, прекрасный версификатор, в стихотворении «Бино» продемонстрировал один из приёмов, на которых работал безусловно гениальный творец – гениальный всё-таки в «чистой» лирике, без всяких там философий:

Я знаю,

трудная отрада,

не легкомысленный покой,

густые грозди винограда

давить упорную рукой.

Вино молчит,

А годы лягут

В угрюмом погребе, как дым,

пока сироп горячих ягод

не вспыхнет

жаром золотым.

Виноторговцы – те болтливы,

От них кружится голова.

Но я, писатель терпеливый,

Храню, как музыку, слова.

Я научился их звучанье

Копить в подвале и беречь.

Чем продолжительней молчанье,

Тем удивительнее речь.

Последние две строчки – чем не тютчевские?

Похоже, Баратынский неповторим.

Он, усвоивший легкость Батюшкова, Жуковского, Пушкина обдуманно утяжелил, архаизировал свой поэтический язык и создал несколько шедевров, в которых мысль, чувство, интонация и образ сплавлены воедино.

В России сейчас одновременно творят сотни интересных поэтов. Автор считается явлением, если у него есть с полтысячи читателей. Из которых едва ли десяток понимает, что же на самом деле выдаёт на-гора их кумир. Угробить жизнь, чтобы создать парочку шедевров, которые всё равно фактически никто не поймёт? Обидно как-то. Лучше творить эффектное – и быстренько. Что и делается.

Так что рядом с Баратынским не встанет никто.

Николай Беляев

«Здравствуй, радость моя усталая…»

* * *

Здравствуй, радость моя усталая,

стариковская, неоглядная!

Наши годы – мелькнули стаями

перелётными, листопадными…

Где они – за которым облаком

что трубили – не так и важно.

Посидим за кухонным столиком,

помолчим… Умирать не страшно.

Что-то сделано всё же хорошее,

что-то выросло из желанного,

в новый век заглянули, пожили,

наглотались его туманами…

«На последней прямой…»

* * *

На последней прямой

не щадят ни коней, ни моторов.

На последней прямой —

гонят, всё выжимая из них.

На последней прямой —

не до праздных глухих разговоров.

Бормочи, не стесняйся,

из глубин твоих рвущийся стих!

«В душу запавшие с детской поры…»

* * *

В душу запавшие с детской поры,

(ввек не найти живописней и краше!) —

волжские кручи, холмы и бугры,

это былинное зрелище наше.

Этот – до Каспия – дивный простор,

рощи и пажити, и деревеньки,

эхо Урала, предчувствие гор,

память Орды, Пугачёва и Стеньки.

Нам не уйти от тебя никуда,

вечно звучит твоя музыка в сердце —

золото, синь, голубая вода,

небо, в которое не наглядеться!

«Снег выпал, как всегда – прекрасный…»

* * *

Снег выпал, как всегда – прекрасный

и чистый снег.

И над землёй сияет месяц ясный,

льёт ровный свет.

И что-то явно деется с душою —

молчит, светясь.

Ей снова по плечу – большое,

что держит нас

на этом сине-белом свете:

твори, пророчь!

На неразгаданной планете,

летящей в ночь.

«Ах, молодость! – не сдуру ли? – полез…»

* * *

Ах, молодость! – не сдуру ли? – полез

на стену, на скалу береговую,

без снаряженья, без страховки, без

верёвок, крючьев… Понял, чем рискую, —

когда до верха – метра три, а вниз —

и глянуть страшно – берег, осыпь, камни…

и под ногами – узенький карниз,

а вверх – крошится сланец под руками…

Завис, завис, дурак, над Ангарой!

На том карнизе – стой, зови подмогу…

Вжимаюсь в стенку: «Что же ты, герой?

Допрыгался? Куда поставишь ногу?»

Но ищут пальцы и глаза – возможный путь,

Назад Вперед

В этом мире, в этом городе… - страница 28

Похожие книги