– Разве сейчас нам нужно что-то ещё? С меня защита, с тебя лечение.
– Оно всегда необходимо. Это мысли, не зацикленные на еде и сне. Что-то большее, о чём не прочитаешь по твоему лицу. Ты ведь была человеком до этого всего? Или лишь притворялась? – Глаз Софи вдруг нервно задёргался, и Деми мог бы улыбнуться в ответ, но не стал. – Ты ведь совсем не умеешь жить. Существуешь просто отлично, всё это я уже видел. Но здесь дело в глубине. Есть ли она в тебе, Софи Диана Мур? – впервые с момента, как она назвала ему своё полное имя, Деми им воспользовался. Это было недопустимо. «Он похоронил меня заживо». – И не таких ли разговоров мы хотели тогда, когда сходили с ума от одиночества?
Неожиданно сильной хваткой он вытащил из неё то, что Софи так старательно в себе душила. Деми наконец заговорил так, если бы в самом деле был человеком. Живым, а не выжившим. Совсем не таким, какой была она всю свою жизнь.
Дождь бил по грязной оконной раме, стекал по желобам, спускался по широким колосьям и взъерошивал налитые солнцем макушки. Кали одобрила слова Деми, выпустив свой громогласный рёв, и Софи вдруг вспомнила то, чем мучилась до смерти родителей. В голову ударили все промахи и сожаления. Вся зависть и ревность. Новое прошлое, с которым она была вынуждена расстаться, и устаревшее будущее, в которое её вела чужая, уже мёртвая рука. Брови Софи нахмурились больше обычного, глаза забегали, а зубы изнутри впились в щёки. Такого не должно было случиться. Она думала, что раньше его жизнь процветала. Деми должен был жить счастливо, но разве через благо люди начинают узнавать о тонкостях, к которым он так стремился?
– Я понимаю, почему ты можешь говорить об этом спокойно, – продолжала оправдывать свои мысли Софи. – Знаешь, почему у древних людей однажды случился расцвет философии? Потому что у них были рабы, на которых они могли переложить всё то, чем им самим не нравилось заниматься. И ты точно такой же. Смог освободить себе время на размышления просто потому, что родители позволяли тебе заводить рабов.
– И в чём здесь моя вина? Ты сердишься на меня за то, что никак от меня не зависело. Начинает казаться, что я должен стыдиться своей семьи.
– Не оборачивай всё в свою пользу. Тебе понятно, что я имею в виду.
– Вовсе нет. От тебя мне пока известно лишь то, что по нашему договору мы можем разойтись тогда, когда один из нас умрёт или захочет уйти. Ничего более. Сама же сказала – с тебя защита, с меня лечение. Ни о чём другом никогда не было и речи. Ты права, друг друга мы совсем не знаем.
– Тогда в чём проблема, если ты снова со мной во всём согласен?
– Дело в том, что ты думаешь о многом большем, чем пытаешься показать. Но мы оба понимаем, что не всё так просто, как ты пытаешься это выставить.
Софи не нашла, что ответить. Она во многом не понимала его, и на этот раз меньше всего хотела задумываться над правотой чужих высказываний. Они на самом деле многое друг другу недоговаривали, и ей жизненно необходимо было думать, что дело лишь в том, что их могут услышать больные. Но она беспокоилась совершенно о другом. Всё то, что она наконец произнесёт вслух, может услышать он.
– Ну же. Давай, скажи мне это прямо сейчас, когда мне некуда от тебя деться. Все претензии и недомолвки. Потому что мы оба хотим поставить друг друга на место. – Деми лишь чуть наклонился в её сторону, но этого оказалось достаточно. Своим шумом Кали прикрыла бы любые вскрики, и потому Софи решилась сказать:
