В голове моей опилки… - страница 12

«Садык, а что это за зверь живет в соседнем ущелье, жирный такой, как хомяк?» – спросил я его как-то. «Когда приходит?» – живо заинтересовался мой собеседник. «Утром...» На следующее утро Садык уже лежал в засаде. Унялся даже ветер над хребтом Чуль-Баир, и даже солнце ушло за арчу, чтобы не ослепить единственный рабочий глаз стрелка. Щелкнул курок, фыркнул порох на полке, ружье оглушительно, по-стариковски отхаркнуло заряд. «Не попал...» – Садык поднялся, не спеша зарядил ружье, пробормотал молитву, и мы пошли пить чай. Был 1998 год. Россию, как грушу, тряс дефолт, где-то в другой жизни можно было принять горячую ванну, в четырех сутках пешего пути есть книжный магазин, тут – Средневековье, тишина и постоянное ощущение опасности...

Это была первая моя серьезная экспедиция. На месяц, в горы Узбекистана, недалеко от афганской границы, а дальше – в одну из глубочайших пещер мира Бой-Булок. Я долго уламывал друзей-спелеологов взять меня с собой. «А ты с рюкзаком-то ходил?» – спрашивали они. «Да, на Таганае был», – отвечал я, не понимая, почему дружный смех был мне ответом. Когда все-таки спелеологи согласились, настало время уламывать главреда. В самом деле, странно выглядит, когда корреспондент областной газеты уходит на месяц непонятно куда, непонятно зачем, а самое главное – какое отношение все это имеет к сельскому хозяйству, металлургии и прочей общественной значимости. В итоге пришли к компромиссу: я еду, но в счет своего отпуска, зато с оплаченными суточными...

Выехали на «Икарусе». Почти неделю прожили в автобусе. Водители работали посменно, так что останавливались, только чтобы дважды в день поесть. Российские дороги, обласканные классической критикой, это хайвэй по сравнению с дорогами Узбекистана. Зато хватало экзотики. Как только cолнце уходило за горизонт, мы останавливались поужинать. Меню узбекского придорожного общепита стандартно: лагман, шурпа, плов, самса. Зато цены – просто фантастика. Точно не помню, но накормить бригаду в 20 с лишним человек можно было за сущие копейки. Мне нравился лагман – жирная похлебка из мяса, овощей и лапши.

Начальник экспедиции Александр Вишневский настоятельно рекомендовал пить за ужином водку. Во-первых, чтобы снизить опасность отравления в антисанитарных харчевнях, во-вторых – для скорейшей акклиматизации (все-таки мы резко набирали высоту), ну и для глубокого сна. Водка, да и вода в тех краях, надо признать, просто омерзительна. Сделана из кукурузного жмыха – мутные такие бутылки с криво наклеенными этикетками. Мало кто мог выпить больше 50 положенных граммов, так что на остатки нашего застолья, как чайки, слетались страждущие и сцеживали из бутылок... На стоянках вокруг автобуса приплясывали цыганки с зажженными вениками. Запах конопли не оставлял сомнений. Сегодня такие танцы называются «промоушн», или продвижение товара.

Особенно мучительно пришлось нам на границе. Солнце раскалило стоящий в очереди «Икарус» до состояния сауны. Ходить с голым торсом, а уж тем более в шортах в Узбекистане не принято. Во избежание проблем мы сидели и не высовывались из автобуса, а Вишневский бегал снаружи, кому-то что-то доказывал, тряс документами.

В Ташкенте я первым делом побрил голову наголо: прожить месяц в такой жаре без возможности помыться – пытке подобно.

Наконец приехали в Бойсун, маленький городок, где дни население проводит в чайханах. Чертовски хотелось арбузов и персиков, которые кучами продает малая, трудоспособная часть этого населения. Но Вишневский наложил вето, зато разрешил упиваться чаем (чоем, как его тут называют), чтобы вывести шлаки перед долгим подъемом к вершине Чуль-Баира. Пару дней мы не вылазили из чайханы, пили чой литрами, потея. Ночевали в доме (вернее, в саду тамошнего милицейского начальника. Ножки здоровенного деревянного спального настила опущены в консервные банки с водой – чтобы не тревожили пауки, многоножки, сколопендры и прочая нечисть, которой тут в избытке...