Вересов задумался.
– Знаешь, Жека, нам в этом походе тоже не везет. Прямо рок какой-то преследует. Гоша травму получил, перед этим… он банки консервные распотрошил. Зачем, спрашивается. Говорит, мол, его голос какой-то заставил. Наверное, глюки, горная болезнь. Потом мы под камнепад попали. Чудом живы остались. Не ты один пострадал.
И это Илья еще не упомянул ни о самородке, ни о мертвеце, который в горах свалился к ним вместе со снегом. А потом таинственно исчез.
Но Голдин был твердо убежден в своем первенстве по части неудач.
– Все равно… – твердил он. – Вам до меня далеко. Ты со своей Варькой живешь еще?
– Сам не знаю. Наверное, нет. Ушел я от нее.
– Вот видишь! – обрадовался Женя. – Ты сам ушел. Поэтому тебе не обидно. А моя… да что говорить! – он сердито махнул рукой. – Ты в другой раз жениться будешь?
Илья пожал плечами. О женитьбе он не думал. Голдин истолковал его жест по-своему.
– Правильно. Не знаешь. Значит, у тебя еще есть шанс. Зато мне жениться нипочем нельзя! Обязательно стерва попадется. Хоть во второй раз, хоть в пятый. Я вообще с бабами больше связываться не буду. От них запросто с ума сойдешь! Придется с мамашей жить. Бобылем.
– С мамашей тоже неплохо, – согласился Вересов. Они замолчали и думали каждый о своем.
– Когда спецы приедут? – не выдержал Женя. – Что же, мы должны сидеть и ждать?
– Что еще делать? Ждать, конечно. Может, они до нас к вечеру доберутся, а может… прямо сейчас.
– Маразм!
– Ладно, не кипятись. Куда тебе спешить?
После обеда в лагерь явились два милиционера, голодные, грязные и злые. Они приехали на мотоцикле, который им пришлось оставить внизу у дороги.
– К вам не доберешься. Чуть ноги не поломали.
Приезжие поговорили с каждым по отдельности и попросили дня два-три никуда не отлучаться.
Спрашивали они у всех одно и то же. Не видел ли кто в горах посторонних и отлучался ли кто-нибудь из лагеря в прошедшие трое суток. Посторонних никто не видел. А отлучился только один человек – Гоша Марков, которого отправили в больницу.
Милиционеры жутко устали. Они задавали свои вопросы только по обязанности. Вересов не заметил ни у одного из них хотя бы искорки интереса. Поэтому сказал то же, что и все.
Стражи порядка покинули лагерь уже в сумерках.
– Что ж ты им про голуб-явана не рассказал? – потешались альпинисты над завхозом. – Надо было доложить, сколько он у тебя банок с консервами выпотрошил.
Тот добродушно огрызался.
– Отстаньте, черти! Хотите из меня посмешище сделать?
– Какой тут смех? Тут самое настоящее хищение. Сколько ты орал на всех? Пусть бы спецы разбирались. И про капканы надо было рассказать. Может, они бы у тебя опыт переняли.
Капканы и консервные банки стали гвоздем программы за ужином, который сопровождался оглушительными взрывами хохота.
– Хватит вам зубы скалить, – возмущался завхоз. – Дурачье! Что вы жрать будете, если я это дело пущу на самотек? Я отвечаю за продукты. Вам лишь бы посмеяться, а у меня – ответственность.
Илья промолчал о своих предположениях насчет завхоза и банок. Если это его рук дело, вряд ли он помнит. Разве что какая-нибудь встряска, как у Маркова, случится. Странно устроен человеческий мозг.
Ночью, лежа без сна, Вересов думал о золоте. Правильно ли он поступил, что промолчал? Но… его ведь о самородке никто не спрашивал.
– Илья… – Голдину тоже не спалось. – О чем ты думаешь?
– Ни о чем.
– Наверное, Варьку свою вспоминаешь? Вересов презрительно фыркнул.
