– А меня-то за ча? Ить я не бунтовал.
– Не бунтовал, так еще забунтуешь. Пороть, чтобы другим не было повадно. Одного семя. Начинайте!
Андрея вызвался пороть Гурьян Зубин. Теперь он в доме Зубиных за старшего. Здоровенный пермячина, космат, глаза рачьи, руки, как лапы медведя, широкие, волосатые. Весь в отца. Сек Андрея и приговаривал:
– У меня ты заорешь! Запросишь пощады! За отца! За Варьку! Лапотник ты проклятый. Иах! Иах! Иах!
Варю бил мелкий озноб, она кусала губы, закрывала глаза, чтобы не видеть кровавых полос на спине Андрея. Рванулась, но Григорий удержал ее за плечо, обмякла. Пусть секут, пусть! Он тоже виноват в убийстве отца! Хотя отец полез в драку первым и убил его Ларион. Все, все виноваты!
Варя оцепенела, перед глазами темные круги. Истошный крик заставил ее вздрогнуть: неужели Андрей закричал? Но нет, это кричала Софка. Она нырнула под руки казаков, бросилась к Андрею. Прикрыла его собой. Но Гурьян, распалясь, хлестал Софку, от его ударов рвался сарафан. Софка визжала, орала, но не оставила Андрея.
– Убрать бабу! – гаркнул пристав. – Порку продолжить! Нажимай!
– Гришка, иди сюда! И ты побей злодея! Посеки супротивника, чтобы неповадно было ему за Варькой бегать! Ну!
Но Григорий Зубин взял Варю за плечи и повел ее через толпу. Расступилась, благодарно смотрела вслед Григорию. Не согласился творить грязное дело. Знать, и Зубины не все сволочи и брандахлысты.
– А Софка хороша! Молодец, Софка! За дружка под розги? Ну и ну!
– Знать, люб, а за любого и под топор пойдешь. А он тожить хорош, сменял беднячку на богатейку. За деньгой погнался.
– А може, не за деньгой, може, любит? Это жить не все, ежли Софка любит Андрея, надыть, чтобыть ее Андрей любил. Путаное дело любовь-то, – переговаривались те, кто еще не был сечен, кто вообще ушел от порки и Сибири, Нельзя же всю деревню гнать в Сибирь, всю деревню считать бунтарями.
Секли и Ефима. Тоже не кричал, а творил молитвы. Телом слаб, зато душой силен.
Никите присудили смертную казнь через повешение. Нарушил присягу, поднял мужиков на бунт. Осталось поймать бунтовщика и привести приговор в исполнение. Но как поймать? Где ловить? Никиту прячет земля и небо. Никиту прячет народ. За поимку преступника назначили премию, пятьсот рублей ассигнациями.
Ивана Ворова, Ефима Жданова, Фому Мякинина, Марфу Плетневу, как и Феодосия, – на вечное поселение с клеймами. Тридцать пять семей тоже на поселение, но без клейма.
Зубины не прочь бы изловить Никиту и получить большие деньги. Они даже знали, где он прячется. Но мужики их снова предупредили:
– За розги мы вам простили, все одно кому-то надо было сечь, но за Никиту!.. Скажите начальству, что он убег в Сибирь, пусть там ищут.
Конечно, струсили Зубины и пошли на попятную.
В деревне стоял взвод солдат. И ушел он только через две недели. Солдаты объели и разорили мужиков.
Ссыльнопоселенцы написали прошение губернатору, чтобы он разрешил им выехать в Сибирь с семьями, скотом и скарбом на «вольные хлеба», без надзора полиции. Губернатор согласился. Пусть себе едут, так казне легче, а уж коль сорвутся со своей земли, да с семьями, то назад не возвратятся. Чем меньше будет в губернии сорвиголов, тем легче и спокойнее губернатору.
Однако не было единодушия среди мужиков. Больше всех стонал и плакался Фома Мякинин, сторонился товарищей, на Феодосия ворчал:
– Через Никиту все пошло. Ну увел бы коровенку урядник, че это, для нас впервой?
