Частицу художественного воспитания дал Мише и его отец – в детстве Илья Максимович учил сыновей играть на фортепиано, – оно было и в доме в сибирском Верхнеудинске, и в дальнейшем в Москве. Однако за характером отца Миша следовал охотней, чем за его художественными предпочтениями. При своих соратниках-революционерах Илья Максимович был человеком прямолинейным, нетерпимым, вспыльчивым, но с домашними его характер становился крайне добр. Возьмём мух, просто мух, – их спасательную операцию Миша помнил до конца своих дней: как-то раз мать оставила липкую бумагу от мух на подоконнике, отец, не долго думая, брал пинцет, снимал пленницу с липкой бумаги (пока не видит мать), ювелирно и ловко обмывал её лапки в спирту и выпускал на волю со словами – «Ну, чего ты жужжишь, не бойся, я тебя выпущу, только не летай к нам обратно, лети в какую-нибудь другую квартиру». И так за день доктору Ромму удавалось освободить до десяти мух при всей своей неподъёмной занятости. Позже Миша будет так же каждый кусочек своих киноплёнок беречь и прямолинейно требовать от себя и других дойти до работы до самого финала.
А потом, спустя тридцать лет, Миша Ромм встретит в коридорах киногородка Мосфильм высокого богатыря с мощным взглядом и, протягивая руку, скажет, – «Земляки, значит, будем. Я ведь тоже в некотором роде иркутянин» и так вместе они, коллегами, прошагают два фильма «Ленин в октябре» и «Ленин в 1918 году», а между ними будет ещё и «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна – хорошего друга Михаила Ромма. Богатыря будут звать Николай Охлопков и он ещё пока в свои двадцать лет рядовой актёр театра Всеволода Мейерхольда.
Ещё через 20 лет, уже маститы мастер кинорежиссуры, сам того не осознавая Михаил Ромм даст наставление ещё одному земляку. Ещё молодой, мрачный, хмурый, задумчивый Лёня Гайдай, выросший из иркутских драматических театров, ходил по «ВГИКу», вынашивая «гений» своей дебютной картины. На премьерном просмотре присутствовал Михаил Ильич.
В кинозале было сильно накурено. Из комиссии, человек десять, говорили каждый о своём – о дебютах своих учеников, партийном собрании и задачах пятилетки, закупки реквизита для киностудии, холодных кабинетах для студентах.
Глаза Гайдая разъедало от табачного дыма и казалось что он с секунды на минуту расплачется. От страха, конечно же, провалиться.
– Студент Леонид Гайдай, третий курс, картина «Долгий путь», – объявили в зале и Леонид встал со своего места.
Ромм кивнул, мимоходом оглядывая студента с ног до головы. Студентом был худощавый тридцатидвухлетний юноша прилежно, если не сказать сосредоточенно, упакованный в великоватый костюм-двойку.
– Из Сибири? – смекнув по названию работы, спросил Ромм.
– Нет, просто «Долгий путь». Это по рассказам Владимира Короленко, – начал объясняться студент Леонид. – Станционный смотритель Кругликов встречает в Сибири каторжную ссыльную Раю…
Ромм заулыбался.
– Да нет, Леонид Иоффович из Сибири будете?
– Ах да, из Иркутска я.
– Интересный расклад. Земляк значит. Два иркутянина в одной комнате это уже серьёзная вещь, товарищи. Я же тоже из Иркутска родом.
Картина закончилась. Свет зажёгся. Ромм одобряюще смеялся, ещё припоминая сюжет работы.
– Вам бы, батенька, комедии снимать!
Так Леонид Гайдай попал в творческую мастерскую Михаила Ромма и через год на свет появился первый комедийный птенец Гайдая – «Жених с того света».
