В горящем золотом саду - страница 11

Круглое румяное лицо Ницоса было измазано в машинном масле, и он, конечно, даже не подумал снять кожаный фартук. Очки с увеличительным стеклом лежали на верстаке, и Реа заметила, что на носу Ницоса отпечатался красный след.

– Ты вернулась, – сказал брат.

Реа провела рукой по краю стола, Ницос поморщился, когда пальцы сестры задели неоконченный механизм.

Реа улыбнулась.

– Точно.

– И нарядилась к ужину.

– Ты верно подметил. Сразу видно цепкий глаз ученого!

– Действительно, – сухо проронил Ницос и потянулся развязать фартук.

Реа ожидала, что он достанет откуда-нибудь жакет или хотя бы вытрет ладони о чистый платок, но брат молча сложил фартук, обогнул стол и направился к лестнице прямо в заляпанной маслом рабочей одежде.

– Ты так и пойдешь?

Он замер и взглянул на свое отражение на потолке.

– Как – так?

– Ты весь чумазый, – вздохнула Реа. – Иди сюда.

Ницос нахмурился, однако позволил сестре встряхнуть платок (к сожалению, довольно грязный), плюнуть на ткань и стереть с лица черные полосы.

– Ты будто намеренно хочешь разъярить Васу, – проворчала Реа. – Знаешь ведь, что он предпочитает опрятный внешний вид.

Она яростно потерла въевшееся пятно, и Ницос съежился от неприятного ощущения.

– Может, на тебя и Лексоса он и обращает внимание, но меня не заметит.

– Видишь, ты уже испытываешь его терпение, – заключила Реа, протирая пояс брюк Ницоса. – Давай хоть бы отчасти приведем тебя в порядок.

Не успела она закончить, как из кухни раздался звонок к ужину. Трапеза в столовой начнется с минуты на минуту, сейчас не стоит задерживаться. И все же Реа не спешила, разглядывая творения, над которыми работал брат. Звери, птицы и растения, созданные в мастерской, олицетворяли каждый конкретный вид, а любые изменения в механизме сразу же отражались на живых существах, обитавших на континенте.

По сути, это было схоже с дарами остальных детей Аргиросов, но все получили их еще в юности, а Ницосу, к его крайнему неудовольствию, пришлось ждать даже дольше, чем Хризанти. А уж после того, как Васа счел юношу готовым принять на себя ответственность, он позволил сыну поддерживать естественный порядок вещей без изменений, а не создавать нечто новое. Разумеется, Ницос все равно мог мастерить каких угодно существ, но только в пределах Стратафомы и с учетом поставленных отцом ограничений.

Творения Ницоса не имели никакого влияния на мир за стенами родного дома, в отличие от тех, что создали дети предыдущих стратагиози. Никто не мог сказать, в чем состоит ценность такой работы, но было ясно одно: Васа хотел отстранить сына от управления страной.

Реа не понимала, что вызывало у отца столь сильную неприязнь. Возможно, Ницос слишком походил на покойную мать, несмотря на русые волосы. Или Васа считал его юным, по меркам стратагиози? Впрочем, к Хризанти это не относилось.

Так или иначе, Ницос поймал брошенную кость с удивительным энтузиазмом, который втайне тревожил Рею. Он исследовал и создавал, вникая в глубинную суть вещей, – вероятно, поэтому ей становилось не по себе? Ведь она, со своим даром, старалась думать о чем-то подобном как можно меньше.

Братья и сестра работали с материалами: шестеренками, красками, тканями. Реа – единственная – сталкивалась с бьющимся сердцем реального мира. Время шло как всегда, за него отвечал иной стратагиози, а Реа не ведала, кто он или же из какой страны, – но времена года сменяли друг друга лишь благодаря ей. Сезон начинался с выбора спутника – перспектива уже маячила на горизонте – и заканчивался с его смертью.