В Кэндлфорд! - страница 18

В теории все жительницы деревни пребывали в дружеских отношениях, во всяком случае, обязательно здоровались при встречах, поскольку ужасно боялись кого-нибудь обидеть и из кожи вон лезли, стараясь угодить тем соседкам, которых предпочли бы вовсе не видеть. Как говорила Лорина мать, «ты не можешь позволить себе с кем-то враждовать в таком маленьком селении, как наше». Но здесь, как и в более светских обществах, люди тяготели к объединению в компании. Чуть более обеспеченные, в основном недавно вышедшие замуж и пожилые женщины, у которых не было детей на руках, днем переодевались в чистый фартук и тихо домовничали, шили или гладили, либо надевали шляпки и отправлялись навестить приятельниц, деликатно стуча в калитку, перед тем как поднять щеколду. Те, кто попроще, заявлялись к соседкам без шляпки, чтобы чем-нибудь одолжиться или сообщить захватывающую дух новость, весь день переговаривались через заборы и с порогов своих домов либо подолгу зубоскалили с пекарем, москательщиком или любым другим гостем, случайно заглянувшим в дом и обнаружившим, что у него нет возможности отделаться, не допустив откровенной невежливости.

Лорина мать принадлежала к первой категории, и в гости к ней приходили в основном ее близкие подруги. Впрочем, иногда наведывались и другие посетительницы, казавшиеся Лоре гораздо более занимательными, чем молодая миссис Мэсси, постоянно мастерившая детские одежки, хотя в то время ребенка у нее еще не было (когда она наконец родила, Лора решила, что это счастливое совпадение), миссис Хэдли, вечно твердившая о своей дочери, находившейся в услужении, или «не слишком крепкая здоровьем» миссис Финч, которой надо было уступать лучшее место у огня. Единственным, что интересовало в ней Лору, был синий пузырек с нюхательными солями, который та носила при себе, но он перестал вызывать интерес после того, как миссис Финч протянула его девочке и велела хорошенько понюхать, а когда по Лориным щекам покатились слезы, расхохоталась. Лоре такие шутки были не по вкусу!

Куда больше Лоре нравилась Рэйчел. Хотя ее никогда не приглашали, Рэйчел иногда являлась сама, «просто покалякать», как она выражалась. Ее «каляканье» стоило того, чтобы его послушать, ведь ей было известно всё, что случилось в округе, «и многое другое», утверждали ее враги.

– Спросите у Рэйчел, – говорила какая-нибудь несведущая особа, пожимая плечами, и если Рэйчел, когда к ней обращались за фактами, тоже бывала не совсем уверена, она своим громким, бодрым голосом отвечала:

– Ну, по правде сказать, я еще не докопалась до сути дела. Но обязательно вызнаю, что смогу, вот пойду к источнику и расспрошу.

И со всем добродушным нахальством, какое только можно вообразить, отправлялась к миссис Биби, чтобы спросить, правда ли ее младшенькая, Эм, покидает место службы еще до истечения года, или к матери Чарли – выяснить, действительно ли тот поссорился с Нелл по пути из церкви домой в прошлое воскресенье и помирились ли они уже или по-прежнему «не в ладах», как здесь называли размолвку.

Когда Рэйчел заглядывала «покалякать», ее примеру обязательно следовали другие. Лора, лежа на коврике у камина перед книжкой с картинками или вырезая в углу узоры из бумаги, слушала, как они то повышали, то понижали голоса, временами переходя на шепот, если обсуждалась тема, не годившаяся для детских ушей. Иногда девочке ужасно хотелось задать какой-нибудь вопрос, но она не осмеливалась, ведь в деревне существовало строгое правило: детей должно быть видно, но не слышно. Лучше было даже не смеяться, когда произносилось нечто смешное, ведь смех привлекал к ребенку внимание и кто-нибудь мог заметить: