– А мне вообще можно на это смотреть? – спросил я, показывая на строчки кода, видимые на экране. – Мне казалось, подобные вещи должны быть засекреченными.
– Так и есть, – ответил Тони. – Только без обид, но ты не кажешься мне крутым кодером, а значит, «ДаВинчи» для тебя не что иное, как просто искусно заплетенные спагетти.
– Именно так.
– Тогда мне бояться нечего, – объявил Тони. – И в любом случае ты здесь все равно ничего не сможешь записать. – Это было правдой – в личных лиминальных пространствах возможность записи у гостей отключалась по умолчанию.
– Вот ведь какая странная штука, – задумчиво пробормотал я, глядя на модель нейронной сети, висящую у Тони над головой.
– Нейронные сети в целом или «ДаВинчи» в частности? – спросил Тони. – Потому что, между нами говоря, эти D7 просто сущий геморрой. Архитектура у них дурацкая.
– Я обо всех сетях, – сказал я и снова посмотрел наверх. – О том, что у каждого из нас в черепе есть такая.
– Не просто в черепе, – поправил Тони, – а в мозгах. Прямо внутри, и тестирует нейронную активность со скоростью пара тысяч раз в секунду. Если ее тебе имплантировали, вынуть уже нельзя, сам знаешь. Мозг в конце концов приспосабливается к ней. Попытаешься извлечь – станешь калекой. Ну, то есть еще хуже, чем сейчас.
– Очень ободряющая мысль.
– Если тебе нужны по-настоящему ободряющие мысли, подумай лучше о софте, – сказал Тони. – Ведь именно софт управляет сетями, а он сплошь и рядом глючный. – Он показал на экран с кодом. – Представляешь, в последнем апдейте программы эти орлы из «Санта-Аны» случайно зашили перестимуляцию желчного пузыря у полупроцента операторов.
– Как такое могло случиться?
– Непредвиденный конфликт между D7 и нейронными сигналами мозга. Такое бывает чаще, чем следовало бы. Конечно, сначала весь софт испытывают на компьютерных моделях мозга и только потом загружают его в клиентов, но ведь каждый реальный мозг уникален, тем более у хаденов, когда вирус по-разному перекраивает мозговую структуру. Поэтому неожиданности случаются сплошь и рядом. Мой патч должен устранить эту конкретную проблему, до того как появятся камни в желчном пузыре. Или, по крайней мере, если появятся, чтобы это не было как-то связано с нейронной сетью.
– Замечательно, – сказал я. – Слушая тебя, я так радуюсь, что в моей голове не «Санта-Ана».
– Ну, если честно, то косяки ведь не только у них. Вот у тебя что там?
– «Рэйтеон».
– Ух ты! – воскликнул Тони. – Какой раритет. Они ушли из бизнеса нейросетей еще десять лет назад.
– Мне это знать не обязательно, – ответил я.
– Нет, ты послушай. Их теперь Хаббард обслуживает, – сообщил Тони.
– Не понял? – оторопев на секунду, спросил я.
– «Хаббард текнолоджиз». Первая компания Лукаса Хаббарда, еще до «Акселеранта». Хаббард сам сети не делает – их производит другая компания «Акселеранта», но он зарабатывает кучу денег на том, что поддерживает системы компаний, ушедших с рынка после первого бума на нейронные сети. Если верить их корпоративному пиару, Лукас лично написал много первых кодов и патчей.
– Ясно, – пробормотал я.
Известие о том, что Хаббард вторгся в мою голову еще и в самом прямом смысле, слегка выбило меня из колеи.
– Я тоже работал на Хаббарда, – сказал Тони. – Всего пару месяцев назад. Так что поверь мне – проблем там тоже хватает.
– Мне стоит о них знать?
– Тебя в последнее время спазмы толстой кишки не мучили?
