II. Батарея у собора. – Красные визиты. – Сотрудник политотдела. – Буденовец. – Комиссар Сибири. – Газета «Красная Кубань». – Лазаретные митинги. – «Азбука коммунизма». – Выписка из лазарета
Приступ возвратного тифа окончился, и я, хотя и ослабевший, мог кое-как шевелиться.
Где-то совсем близко работает батарея, отчего стекла в окнах моей палаты судорожно дребезжат и чуть не лопаются.
– Чья это батарея? Наша? Красная?
Доносится «Марсельеза»…
Пробираюсь к окну. Собор, площадь… А вот и батарея. Две пушки. Прямо под окнами лазарета. Реет около пушек победное красное знамя. По Красной улице идут стройные эскадроны с песнями. Скачут ординарцы…
В плену…
Я еле дотащился до кровати. Подходит сестра милосердия, укрывает меня, гладит по голове.
– Успокойтесь, больных они не тронут. Мы все будем просить, молить их. Я ночью из вашей полевой сумки достала все ваши документы и сожгла их, а вестовому вашему велела забрать с собою вашу шашку и револьвер. Он, бедный, плакал, когда крестил вас на прощанье.
Я заснул, и когда проснулся, то увидел на пустовавших койках новые лица. Рядом со мной, слева, чье-то молодое, хорошее лицо, совсем молодое. Бледно-золотые кудри красиво обрамляли его и капризными, непослушными кольцами свисали на матовый, скульптурный лоб.
Это уже красные.
Рассматриваю своего соседа, он – меня.
Чувствую, что совершилось нечто значительное и ужасное. Я окружен врагами… Вот один, другой, третий. Они тихо лежат на своих койках среди нас.
«Победители!» – проносится мысль и, как эхо, щемящей болью отдается в груди. Что-то горячее подкатывается к сердцу, оно становится ощутимым, и хочется стонать от бессилия.
Брови как-то сами сдвигаются, и на лицо ложится печать неприязни, вражды к тем, кто сейчас твой господин, а вчера ты стоял против него с оружием в руках и дрался с ним, как свободный.
Мой сосед заметил, видимо, эту маску вражды на моем лице и сказал, обращаясь ко мне:
– Что, товарищ, так мрачны?
Я не сразу ответил ему, но видя его славное, открытое лицо с приветливой улыбкой, отозвался и я:
– А разве нужно веселиться?
– Ну, не веселиться, так хоть и не смотреть таким букой.
Чтобы прекратить этот разговор, спрашиваю его:
– Вы ранены?
– Да, легко. А вы?
– Я болен тифом.
– Не эвакуировались?
– Нет.
Сосед улыбнулся и показал два ряда белых, крупных зубов.
– А куда же вам эвакуироваться, товарищ? Черное море не спасет вашу армию, там уже мы.
Замолчали.
– Вы офицер? – спрашивает меня сосед.
– Ему нельзя разговаривать, – вмешивается сестра и тушит наш разговор.
На душе тревожно. Вот-вот, думается, придут сейчас настоящие большевики и расстреляют. Вот чей-то громкий голос в коридоре. Много шпор звенит… Это они…
Входят в палату. Четыре человека в коммунистических островерхих шапках.
«Значит, сейчас», – мелькает в голове. Во рту сохнет. Нет оружия, защититься нечем.
– Здравствуйте, товарищи!
Несколько голосов робко отвечают:
– Здравствуйте!
– Тут есть и офицеры? – спрашивает один. На нем револьвер, шашка. Он без винтовки, а на трех остальных карабины за плечами.
