Но я ждал зрелища необычного – хотелось хоть одним глазком взглянуть на “лунную дорожку”, о которой немало прочел еще в детстве. Но луну скрывали тучки, а потом она совсем пропала. Словом, лунная дорожка так и осталась где-то в стороне.
А в номере, лежа на койке, меня с нетерпением ждёт возбужденный Виктор:
– Ну, Толик, нашел тебе тетку! Завтра познакомлю.
– Где?
– На танцах, конечно.
– Да я танцевать не умею.
– Научит. Всему научит. Знаешь, как обрадовалась, когда узнала, что ты целка.
– Я целка? – невольно смеюсь истерическим смехом.
– А кто же еще! Думаешь, так только девочек называют? Ладно, завтра она сделает тебя мужиком.
– Она хоть симпатичная?
– Да какая тебе разница! Ничего. Не крокодил. Не понравится, другую найду.
– Слушай, Витя! А вдруг дети?
– Какие дети! Откуда?!
– Ну, вы же по-настоящему? Или как?
– Как получится. Да тебе какое дело?! Может, у нее муж неспособный. Вот и поможешь, сделаешь ей ребеночка. У тебя получится, – ржёт приятель.
– Слушай, Витя, а о чем с ней говорить?
– Да о чем угодно. Это их заводит. Ну, а поймешь, что готова, делай с ней, что хочешь.
– И это самое?
– И это самое, – смеётся наставник, – Главное, не торопись.
– Ну, и когда уже можно?
– Когда-когда… Вот пристал. Не маленький уже. Сообразишь.
– Слушай, Витя, ты мастер. А тут… Расскажи хоть, как это делается. По порядку и с подробностями.
– Ну, Толик, нашел мастера… Что рассказывать? Ты же пробовал в детском садике.
– Я никогда не был в детском садике, – невольно покраснев, признаюсь, что соврал.
– Ха-ха-ха! – ржёт он во весь голос, – Выходит, ты и правда целочка?! Ха-ха-ха! – продолжая смеяться, крепко хлопает по плечу, но заметив, что я обиделся, умолкает, – Ладно, целочка, завтра тебя лишат невинности. А пока давай спать, – отворачивается он к стенке и мгновенно засыпает.
Мне же не спится. Мысли-мысли-мысли. Вспомнил “больших” девочек (скорее всего, десятилетних), которым “попался” в качестве наглядного пособия еще в пятилетнем возрасте:
– Ух ты, какой! Цэ мы граемо. А ты кукла дурна. Лэжи соби тыхэнько, и нэ дрыгайся, а то получишь, – трепали они по очереди “отросток”, как звала ту штучку бабушка, и, прикрыв мне глазки, чтобы ничего не видел, прикладывали его к чему-то мокрому.
А через год меня основательно “просветила” тринадцатилетняя дурочка Нюрка, с которой долго лежал в изоляторе инфекционной больницы:
– Смотри, пацан, откуда берутся детки, – подошла она к моей койке и распахнула больничный халатик.
Конечно же, посмотрел. Под халатиком не оказалось даже трусиков. А увиденное поразило настолько, что так и не удосужился спросить, причем здесь дети.
– Сюда смотри, – заметив мою реакцию, усмехнулась Нюрка и растопырила какие-то складочки, спрятанные в самом низу животика. Смотреть, в общем-то, было не на что, но, затаив дыхание, смотрел и смотрел, словно в гипнотическом сне.
– Посмотрел и хватит, – оправила она халатик и принялась “городить” такое, что не укладывалось в опустевшей от потрясения голове. Ведь и мама, и бабушка рассказывали совсем другое, а они-то знали, откуда взяли нас с братиком.
Но перед глазами маячил чудной животик Нюрки, в котором, якобы, “заводятся детки”, а мой детский разум безнадежно пытался осмыслить нечто, сокрушающее представление о мире.
Уже под занавес “урока” Нюрка объявила, что вечером, когда погасят свет, научит меня “колдовать, шоб у нее в животике были детки”.
