– Василий Петрович, я же тебе русским языком говорю: у меня на Телячьем Броде лес встал! Нужны катера, срочно! Что-что? Заторы у меня! Растаскивать нечем!
Мембрана в телефонной трубке барахлила, и Борис Александрович периодически в неё дул, будто таким образом можно было исправить положение.
– Подожди, Борис, недельку-другую, нет пока катеров, – отвечала трубка голосом Василия Петровича.
– Куда ещё ждать, когда большая вода вот-вот уйдёт. Весь мой лес останется на берегах! Кто мне его потом стащит в воду?
– Не поднимай сумятицу, Борис. Поможем, не беспокойся.
– На кой хрен вешать на меня дополнительную лямку, когда катером можно растащить брёвна в два счёта! Заторы-то пустяковые пока!
– А трактора у тебя для чего? Цепляй трос и растаскивай!
– Тьфу, ты! Опять за рыбу деньги. Я же вам ещё неделю назад сообщал: завод не выпустил их с ремонта.
Головному начальнику крыть, видно, было нечем, и он милостиво пообещал подогнать катер ровно через три дня. Прямо в затон Калегина. Борис Александрович с минуту ещё кричал в трубку, что три дня – это много, и что через три дня затор поднимется аж до Алексеевского монастыря, и разобрать его будет сложно, и на колхозных лугах останется много леса. Но Василий Петрович либо артистично изобразил, будто не слышит начальника лесосплавной конторы, и положил трубку, либо связь действительно прервалась.
Калегин тяжело и громко выдохнул, бросил трубку на такой же старый и избитый аппарат, как и стол, на котором он стоял. В глазах начальника лесосплава ещё не погасли молнии, когда он взглянул на вошедшего.
– Можно… Борис Александрович? – тихо и нелепо удосужился спросить Игорь.
Калегин оценил парня взглядом и грубо выбранился:
– Можно Машку взять… за одно место, а у нас принято говорить по-другому.
И без промедления спросил:
– В армии служил?
– Нет, – не совсем понимая, для чего его спрашивает строгий начальник, растерянно ответил посетитель.
– Оно и видать. Иначе сказал бы: «Разрешите войти».
– Разрешите… войти? – повторил Игорь.
– А что ты спрашиваешь, если уже торчишь передо мной? Глупо спрашивать разрешение на то, что уже совершил. Так-то! Чего стоишь в дверях? – несколько смягчаясь, произнёс он и жестом пригласил к столу.
– Ну, выкладывай, с чем пожаловал? – без прелюдии задал вопрос Калегин, и голос немного понизился.
– Вместо ответа Игорь достал диплом об окончании техникума и направление на работу. Оба документа, осторожно, положил на стол.
– Прислали, вот, – робея, выдавил он из себя.
– Силком? – спросил Калегин, изучая диплом.
– Почему же, сам.
– А что тебя потянуло в нашу тьму-таракань? – Борис Александрович положил на стол огромные кулаки, покрытые густыми волосами золотисто-пшеничного цвета.
На сплаве народ подобрался разношёрстный. Значительная часть работников состояла из бывших заключённых, сезонных мужиков, съехавшихся на заработки со всей округи, и пришлых, прибывших из далёких краёв по разным причинам. Про таких говорят: «Уехал, куда глаза глядят, лишь бы не видеть опостылевшей жизни». Одним словом, народец невысокой пробы. Поэтому и общение с ним, естественно, было грубоватым, с употреблением жаргонных словечек. А если учесть, что Калегин совсем недавно сел в кресло начальника конторы, вместо покойного Бориса Гайворонского, а до этого десять лет сам втыкал багор в непослушные брёвна, работая бригадиром, то можно было понять его и простить за столь неинтеллигентный разговор.
