В лабиринтах Зазеркалья… - страница 11



По мере приближения к 1917 г. эти акценты становятся всё резче и сильнее: «Марксист должен учитывать живую жизнь, точные факты действительности, а не продолжать цепляться за теорию вчерашнего дня (выделено мною. – В. К.), которая, как всякая теория, в лучшем случае лишь намечает основное, общее, лишь приближается к схватыванию сложности жизни». Не стоит уподобляться тем «старым большевикам» («старые большевики», вероятно, выступают в данном случае синонимом меньшевизма. – В. К.), которые не раз уже играли печальную роль в истории нашей партии, повторяя бессмысленно заученную формулу вместо изучения своеобразия новой, живой действительности», – писал Ленин, саркастически предлагая сдать правоверных марксистов «в архив «большевистских» дореволюционных редкостей».

В последние годы жизни Ленина, с конца 1920 по начало 1923‑го, безымянная полемика с «педантами» от марксизма становится все яростнее, и это усиление её, после окончательной, казалось бы, победы революции, после гражданской войны, после «триумфального шествия» советской власти по стране, усиление, подчас уже не имевшее, казалось, разумных объяснений, свидетельствовало разве что о том, насколько внутренне мучительна была для Ленина теоретическая борьба, требующая постоянного возвращения к небезусловным и противоречивым аргументам. Ведь иногда спор не просто ведется с анонимными оппонентами, но как будто бы вообще не имеет отношения к теме.

Очень показательна с этой точки зрения знаменитая речь «Задачи Союзов молодежи». Мысль её абсолютно ясна и очевидна: молодежи, строящей новое общество, предстоит учиться и учиться, овладеть всеми богатствами культуры, накопленными человечеством. Но при этом речь пронизана бесконечными и малообъяснимыми в её контексте выпадами против «коммунистических учебников, брошюр и трудов»; против «заучивания» не только «готовых формул», «рецептов» или «предписаний» (что, конечно же, нехорошо), но даже «советов» и «программ» коммунизма; более того – призывами «отнестись к ним критически, чтобы не загромождать своего ума», страшно выговорить, всяким «хламом».

Подобная интонация была бы понятна, если бы какие–то традиционные «учебники коммунизма» действительно предавали поруганию накопленную прошлым культуру (культурный нигилизм был скорее присущ наипервейшим защитникам большевизма – пролетарским писателям и теоретикам) или сам Ленин не включал бы коммунизм в сокровищницу человеческой культуры, то есть если бы полемики в этом направлении требовал культурный пафос речи Ленина, когда он воочию увидел результаты культурно–разрушительных сил революции, начинавших одолевать в историческом процессе силы созидательные. Увидел и испугался. Всё, однако, получает прямое объяснение в более поздних заметках Ленина, а косвенное – в той общей концепции пролетарской революции на российской почве, которую Ленин предложил взамен марксовой, западноевропейской.

По существу, развернутая Лениным в последнее десятилетие XIX века яростная борьба с «легальным марксизмом», «экономизмом» и, главное, меньшевизмом как отечественной разновидностью европейской социал–демократии была наступлением именно на марксистскую схему исторического развития, согласно которой к революционным преобразованиям буржуазное общество движется медленным и постепенным путем.

В основе ленинской стратегии всегда лежало историческое нетерпение, стремление теоретически опередить реальный ход событий, а затем и практически его ускорить благодаря целому ряду детально продуманных идеологических операций. Характерно, в частности, что, в отличие от «Манифеста», полагающего, будто социалистическая идея воплощается во множестве форм, пусть даже реакционных, и претерпевает длительную эволюцию, для Ленина социализм в России начинается лишь с третьего, «пролетарского» этапа «освободительного движения», тогда как в разночинстве шестидесятников, в русском народничестве, «нет ни грана социализма», ибо всё, что связано с освобождением крестьянства и передачей ему земли, есть не более чем форма буржуазной демократии, «прекраснодушная фраза» и даже тяготение к «верноподданническому» либерализму (статья «Памяти Герцена» 1912 г.).