Идолопоклонниками были добровольные смертные, которые проживали во Дворце Богов и предпочитали прожить свою жизнь в полном рабстве.
Я мало знала об идолопоклонниках, но знала, что существует множество разных типов.
Говорят, что некоторые живут под обетом молчания – монахи. А другие, как две служанки в нашей комнате, существовали в полном монотонном состоянии. Они были обычными людьми, как и их скучная жизнь в рабстве.
Они не сказали ни слова, никому из нас. Они даже не встретились с нами взглядами.
После того, как они ушли и заперли за собой дверь, Мила не дала мне возможности спорить о том, кто первым помоется. Она уже засунула ногу в теплую воду и сняла через руки потертое платье.
Мой рот скривился, и я бросила на нее язвительный взгляд. Это я была с кровью на лице. Кровь была только на ее волосах.
Я вздохнула и обратила внимание на коробки, лежащие на полу у кровати. На верху стопки лежала записка с единственной подписью.
Бог Мор.
Стоя на коленях, перед коробками, я, осторожно, сняла ленты и мельком подумала о том, что они значат для некоторых. Замужество. Обязательство. Доступность.
Я собралась с духом, почти ожидая, что на меня брызнет зелье из божественной упаковки. Ничего не произошло. Я взглянула внутрь коробки и… нахмурилась. Подарок был покрыт слоем белых и красных лепестков роз. Некоторые из них я, осторожно, отмахнула в сторону. «Что там?» – спросила Мила. Угол моего рта опустился вниз. «Ботинки. Пара ботинок и… лепестки роз.»
Все еще нахмурив бровь, я вытащила из коробки ботинок и повертела его в руках.
Мягкая жемчужно-белая кожа целовала кончики моих пальцев. Сбоку, блестели алые шнурки, украшенные мелкими рубинами.
«Этого не может быть», – пробормотал я про себя.
Мила выпрямилась в корыте, ее грудь виднелась из-за медного края. Ее нахмуренный взгляд соответствовал моему.
«Зачем ему присылать тебе ботинки?» Спустя некоторое время, я засунула ботинок обратно в коробку, а затем разорвала две других. Лепестки роз, ослепительно белые и кроваво-красные, летали по комнате, словно блестки на полуночной вечернице. Они были в каждой коробке, и мне приходилось копаться в них, чтобы добраться до подарков.
Во второй коробке лежали фиолетовые чулки и цельное нижнее белье, сотканное из тончайшего и мягкого кружева, которого когда-либо касались мои пальцы.
Последняя коробка, шире, чем моя новая тюремная койка, захватила мое дыхание.
Я не осмелилась прикоснуться к ее содержимому немытыми руками.
Первым, что захватило мое дыхание, была черная накидка с серебряной нитью, подол которой заканчивался чуть выше нагрудника, но с рукавами, доходившими выше запястья.
Накидка лежала на темно сиреневом платье с пришитым корсетным лифом, разрезающим талию. У юбки не было подъюбника, но она шла слоями, толстой ткани и слоями прозрачных струй жжено-сиреневого цвета, и раздвигала ногу до самого бедра.
Мои щеки запылали. Даже наша танцевальная одежда не обнажала кожу над чулками.
Медленно, я посмотрела на Милу и подняла коробку, направив ее на нее.
«Зачем?» Все, что она сказала. Точно. Зачем? Зачем одевать меня в самые потрясающие наряды, которые я, когда-либо, видела, если он все равно собирался меня убить? Возможно, он не убьет меня сегодня или завтра, но время приближалось. Я еще не закончил с тобой. Он еще не закончил со мной.
Но, мое время подходило к концу, и моя кровь украсит любую красивую одежду, которая будет надета на мне в этот день.
